Московская медико-хирургическая академия и медицинский факультет Московского универ­ситета находились в тесной взаимной связи по составу преподавателей, по содержанию и на­правлению научной деятельности и, конечно, по личным отношениям студентов. Всё, что происходило в академии, становилось немед­ленно известно в университете, и наоборот.

Дядьковский был человек талантливый. По своим взглядам он был материалистом и стре­мился строить медицину на основах физики и химии, пытался применить к изучению медицины общебиологические принципы. Он первый решился выступить на кафедре со своими собственными взглядами и подвергнуть научные вопросы собственной обработке. Значительный  интерес представляет основанное на горячем патриотизме заявление У. Е. Дядьковского о развитии отечественной медицины. «Свободный от всякого пристрастия к иностранной учё­ности, столь часто логически нелепой, нрав­ственно безобразной, физически негодной для употребления,— говорил Устин Евдокимович,— доказываю я, что русские врачи, при настоя­щих сведениях своих, полную имеют возмож­ность свергнуть с себя ярмо подражания иностранным учителям и сделаться самобыт­ными, и доказываю не словом только, но и самым делом, раскрывая обширные ряды но­вых, небывалых в медицине истин, с полным и ясным приложением их к делу практическому». Такие взгляды Дядьковский высказывал и по другим поводам. Конечно, слова профес­сора доходили до студентов университета и вызывали у них соответственное настроение. Кончились эти выступления Устина Евдокимо­вича изгнанием его в 1836 году с кафедры. Непосредственным доводом к расправе дво­рянского правительства с Дядьковским по­служила лекция, на которой он говорил о гниении трупов. Объяснив студентам, в каких слоях земли и в каких местностях трупы не разлагаются, а превращаются в мумии, про­фессор сказал, что в Березове, например, найдя труп в целости, могут принять его за нетленные мощи какого-нибудь угодника.

  В своем «Дневнике старого врача» Николай Иванович с благодарностью вспоминает о благотворном влиянии, которое оказали на него некоторые профессора Московского уни­верситета. При всём критическом отношении к полученным там знаниям Пирогов признавал в старости, что «всё же от пребывания в универ­ситете» у него «осталось впечатление глубо­кое, на целую жизнь врезавшееся в душу и давшее известное направление на всю жизнь».

  К сожалению, большинство профессоров не применяли, опытов на своих лекциях, и Пиро­гов, как он сам рассказывал, «во всё время пре­бывания в университете ни разу не упраж­нялся на трупах, не отпрепарировал ни одного мускула».

Другая наука, с которой связано имя Нико­лая Ивановича, — хирургия — также была для него в годы московского студенчества «вовсе неприглядною и непонятною». Из операций над живыми он видел несколько раз литотомию (рассечение мочевого пузыря для извлечения камней) у детей и только однажды видел ампу­тацию голени.

  Итак я окончил курс,— пишет Пирогов в «Дневнике старого врача»,— не делая ни одной операции, не исключая. кровопускания и вы­дёргивания зубов, и не только на живом, но и на трупе не сделал ни одной операции. Ни одного химического препарата в натуре. Вся демонстрация состояла в черчении на доске».

Такова была научная обстановка в Москов­ском университете в то время, когда туда поступил Пирогов. И всё-таки Николай Ива­нович вышел из университета с общим развитием, позволившим ему в дальнейшем успешно заниматься настоящей наукой, давшим ему основу подлинного научного мышления, при­ведшим его к таким преобразованиям в ана­томии и хирургии, которые навсегда связали его имя с этими областями медицины.

  Пребывание Пирогова в Московском уни­верситете совпало с временем большого идей­ного подъёма двадцатых годов, пропагандой тайных обществ декабристов. Большое влияние на молодёжь имели также свободолюбивые идеи гениальных русских писателей: Пушкина, Грибоедова и других. Вопреки стараниям реак­ционного правительства, политические, и соци­альные идеи проникали в среду мелкого чиновничества и в студенческие круги. В московском медицинском студенческом общежитии, где постоянно бывал Пирогов. Открыто говорили о деспотизме, о взяточни­честве чиновников, о казнокрадстве, о грани­чащей с кощунством разнузданности духовен­ства, о вытекающих из несправедливостей существующего государственного  и общест­венного строя бедствиях трудового народа.

 Вскоре после поступления Николая Ивановича в университет внезапно умер его отец. Через месяц семью Пироговых выгнали из их дома. Мать и сестры принялись за мелкие работы: надо было самим прокормиться и сту­дента своего содержать. Перебивались с хлеба на квас, однако не позволяли мальчику давать уроки — пусть управляется со своим учением;

В тяжёлой материальной обстановке прошли все остальные годы учения Пирогова в Московском университете. Приходилось думать о практической деятельности, о службе после получения врачебного диплома; чтобы самому прокормиться и матера с сестрами помочь.

ПОДГОТОВКА К ПРОФЕССУРЕ

Окончив в 1828 году университет, Пирогов получил диплом на звание лекаря. По собствен­ному позднейшему заявлению Николая Ивановича, его тогдашние знания далеко не соот­ветствовали обязанностям врача. Он мог занять должность провинциального или полко­вого лекаря. Но получилось иначе. В 1828 году правительство решило послать двадцать "молодь природных россиян» за границу для подготовления к профессуре в отечественных университетах, где кафедры были заняты пре­имущественно иностранцами. Предварительно этим молодым людям предстояло пробыть два года в профессорском институте при универ­ситете в Юрьеве (тогда он назывался Дерптом). Дерптский университет в это время достиг небывалой еще научной высоты,— писал Пирогов в «Дневнике старого врача»,— тогда как другие русские университеты падали со дня на день всё ниже и ниже благодаря обскурантизму и отсталости разных попечителей".

По совету профессора Мухина, продолжавшего руководить занятиями своего любимца, Пирогов поехал в Юрьев. Но вместо двух он пробыл там пять лет. Правительство Николая І боялось отпустить будущих российских профессоров в охваченную тогда революционным движением Западную Европу. Пять лет Николай Иванович усердно учился в Юрьеве, главным образом под руководством даровитого профессора хирургии И. Ф. Мойера. Это был человек замечательный и высоко­талантливый. «Уже одна наружность его была выдающаяся, — характеризует своего учителя Пирогов.— Речь его была всегда ясна, отчёт­лива, выразительна. Лекции отличались про­стотою, ясностью и пластичною наглядностью изложения. Талант к музыке был у Мойера необыкновенный; его игру на фортепиано и особливо пьес Бетховена — можно было слу­шать целые часы с наслаждением».

В доме Мойера профессорский кандидат Пирогов прожил почти всё время своего дерптского учения. Дом Мойера, близкого — по жене — родственника знаменитого поэта В. А. Жуковского, был средоточием русской культуры в Прибалтийском крае. В этом доме читались, до появления в печати, новые про­изведения Пушкина. «Я живо помню,— пишет Пирогов в «Дневнике старого врача», — как однажды Жуковский привёз манускрипт Пуш­кина «Борис Годунов» и читал его; помню также хорошо, что у меня пробежала дрожь по спине при словах Годунова: «и мальчики кровавые в глазах».

Мойер хорошо знал свой предмет, был отличным профессором и умелым практиче­ским врачом. Из Москвы Пирогов приехал с намерением изучать специально хирургию, но в Юрьеве расширился круг его научных интересов. Он занялся изучением анатомии применительно к хирургии — сочетание для того времени совершенно новое. Профессора Юрьевского университета высоко ценили его способности и знания. «После пятилетнего пребывания в Дерпте,— рассказывает Николай Иванович в «Дневнике старого врача»,— я уже без самонадеянности и без самомнения вправе был считать себя достаточно приготов­ленным к дальнейшим самостоятельным занятиям наукой».

 3 это время Пирогов приобрёл те глубокие знания о строении человеческого тела, благо­даря которым сумел спустя несколько лет создать свой классический труд по хирурги­ческой анатомии. Он изучил некоторые предметы так основательно, что в учении о фасциях, по словам специалистов, никто не был опытнее его. Хирургию Пирогов изучил при помощи хирургической анатомии, как он сооб­щает в «Дневнике», на трупах.

 В 1832 году Николай Иванович защитил докторскую диссертацию. Для последней он избрал редкую по тогдашнему времени тему — о перевязке брюшной аорты при паховых аневризмах.

Продолжатель дела Пирогова, советский ученый, академик Н. Н. Бурденко, во время своего пребывания в Юрьеве исследовал кли­нические журналы клиники профессора Мойера за 1828—1832 годы. Это дало возможность установить, что Николай Иванович во время своей подготовки к профессуре произвёл десять операций на живых людях, из них три или четыре — операции по поводу аневризмы.

Диссертация Пирогова привлекла внимание всех тогдашних Юрьевских профессоров-есте­ственников и студентов, серьёзно интересовав­шихся наукой. Рисунки с препаратов Пиро­гова, в красках, в натуральную величину, хра­нились вплоть до наших дней в анатомическом институте Юрьевского университета. Их изу­чал проходивший там в начале XX столетия курс медицинских наук один из лучших и достойнейших продолжателей дела Пирогова по организации военно-полевой медицины, зна­менитый советский хирург Николай Нилович Бурденко. * Новизной методов исследования первая научная работа Николая: Ивановича привлекла внимание не только Юрьевских, но всех русских и западноевропейских медицин­ских кругов. Её перевели с латинского языка, на котором она была опубликована в 1832 году, на русский и немецкий и напечатали в русском и самом распространённом западноевропей­ском медицинском журнале.

Согласно позднейшему заявлению москов­ского профессора хирургии Л. Л. Левшина, эта работа Пирогова может «служить прекрас­ным примером того, как следует приступать к решению вопросов практической медицины» (1897 год). 

Вторая научная работа Пирогова содержит «Анатомо-патологическое описание бедренно­паховой части относительно грыж, появляющихся в сем месте». Подписана статья ини­циалами А. Иовского, редактора журнала, где она напечатана. Но текст её, как видно из содержания, точно воспроизводит сообщение Николая Ивановича. В этой, по существу пер­вой самостоятельной работе Пирогова виден уже будущий основатель научной хирургии. В ней изложены взгляды Николая Ивановича на значение анатомии для хирургии, проявлена широта его научного кругозора, видна осно­вательность его собственных научных знаний и его строгая требовательность к практическому хирургу.

Широкое поле деятельности для научной и практической работы представилось Пирогову осенью 1830 года. В Юрьеве в это время около шести недель свирепствовала холера, и Николай Иванович почти ежедневно вскрывал трупы умерших от холеры, углубляя свои анатомические знания. При этом он, как заключает современный исследователь, ко­нечно, обращал внимание на патологоанато­мические изменения в различных органах, которые обнаруживаются при холере.

Пирогову нечего было больше делать в Юрьеве, но за границу его не отпускали. Нако­нец, в 1833 году правительство Николая I решило отпустить будущих российских профессоров за границу. В мае Николай Иванович и другие профессорские кандидаты выехали из Юрьева.

Группу Пирогова послали в Германию, Согласно его позднейшему» весьма авторитет­ному, отзыву, медицина в Германии стояла тогда на распутье. Хирургия как наука стала развиваться в некоторых западноевропейских странах только в середине XVIII столетия. Основной причиной её отставания было оши­бочное представление о том, что для занятия хирургией совершенно не нужно знание анато­мии. Такие воззрения привели к полнейшему отрыву практической медицины от естествен­ных наук.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19