Среди всей массы потребностей Г. Маркузе выделяет истинные и ложные потребности. По его мнению, «ложными» потребностями являются те, которые навязываются индивиду особыми социальными интересами в процессе его подавления: это потребности, закрепляющие тягостный труд, агрессивность, нищету и несправедливость. Утоляя их, индивид может чувствовать значительное удовлетворение, но это не то счастье, которое следует оберегать и защищать, поскольку оно (и у данного, и у других индивидов) сковывает развитие способности распознавать недуг целого и находить пути к его излечению. Результат – эйфория в условиях несчастья. Большинство преобладающих потребностей (расслабляться, развлекаться, потреблять и вести себя в соответствии с рекламными образцами, любить и ненавидеть то, что любят и ненавидят другие) принадлежат именно к этой категории ложных потребностей.

Такие потребности имеют общественное содержание и функции и определяются внешними силами, контроль над которыми индивиду недоступен; при этом развитие и способы удовлетворения этих потребностей гетерономны. Независимо от того, насколько воспроизводство и усиление таких потребностей условиями существования индивида способствуют их присвоению последним, независимо от того, насколько он отождествляет себя с ними и находит себя в их удовлетворении, они остаются тем, чем были с самого начала, – продуктами общества, господствующие интересы которого требуют репрессии.

Преобладание репрессивных потребностей – свершившийся факт, принятый в неведении и отчаянии; но это факт, с которым нельзя мириться как в интересах довольного своим положением индивида, так и всех тех, чья нищета является платой за его довольство. Безоговорочное право на удовлетворение имеют только первостепенные потребности: питание, одежда, жильё в соответствии с достигнутым уровнем культуры. Их удовлетворение является предпосылкой удовлетворения всех потребностей, как несублимированных, так и сублимированных.

Оценка потребностей и способов их удовлетворения при данных условиях, – по мнению Г. Маркузе, – предполагает нормы приоритетности – нормы, подразумевающие оптимальное развитие индивида, т.е. всех индивидов при оптимальном использовании материальных и интеллектуальных ресурсов, которыми располагает человек. Ресурсы вполне поддаются исчислению. «Истинность» и «ложность» потребностей же обозначают объективные условия в той мере, в которой универсальное удовлетворение первостепенных потребностей и, сверх того, прогрессирующее облегчение тяжёлого труда и бедности являются всеобще значимыми нормами [51, с. 267-268].

Подводя итог выделения истинных и ложных потребностей, Г. Маркузе пишет, что «право на окончательный ответ в вопросе, какие потребности истинны и какие ложны, принадлежит самим индивидам – но только на окончательный, т.е. в том случае и тогда, когда они свободны настолько, чтобы дать собственный ответ».

Г. Маркузе отмечает, что «перевод ценностей в потребности есть двоякий процесс: (1) материального удовлетворения (материализации свободы) и (2) свободного развития потребностей на основе удовлетворения (нерепрессивной сублимации). В этом процессе отношение между материальными и интеллектуальными потребностями претерпевает фундаментальное изменение. Свободная игра мысли и воображения предполагает рациональную и направляющую функцию в реализации умиротворённой жизни человека и природы. И тогда идеи справедливости, свободы и человечности обретают свою истинность и становятся совместимыми с чистой совестью на единственной почве, где это когда-либо было для них возможно, – в удовлетворении материальных потребностей человека и рациональной организации царства необходимости» [51, с. 493].

Далее автор выделяет факт того, что в сверхразвитых странах всё большая часть населения превращается в одну огромную толпу пленников, пленённых не тоталитарным режимом, а вольностями гражданского общества, чьи средства развлечения и создания душевного подъёма принуждают другого разделять их звуки, внешний вид и запахи.

Таким образом, была представлена проблема потребностей и ценностей человека в индустриальном обществе, представленная в труде Г. Мар-кузе, написанном в 1964 г.

В современном постиндустриальном обществе представленные подходы не сколько изменились. По нашему мнению, отражением современных подходов к вопросу потребностей может служить концепция постмодернити, уходящая терминами к культурологии. Согласно В.Иноземцеву, постмодернизм заявил о себе в 30-е гг. в первую очередь в сфере искусства (работами Л. Фидлера, И. Хассана и Ч. Дженкса), в 60-е гг. – в области философии и культурологии (на примере работ французских интеллектуалов, чьё мировоззрение формировалось под воздействием событий 1968 г.), а в 70-е и 80-е гг. – и в социологии (в этом случае следует отметить труды Т.Адорно и представителей так называемой франкфуртской школы, а также работы Ж.-Ф. Лиотара и Ж. Бодрийяра). Далее автор пишет, что пост-модернити определяется как эпоха, характеризующаяся ростом культурного и социального многообразия и отходом как от ранее господствовавшей унифицированности, так в ряде случаев и от принципов чистой экономической целесообразности.

В соответствие с исследованием В.Иноземцева, особого внимания заслуживают выводы теоретиков постмодернизма о снижении возможностей прогнозировать развитие как отдельных личностей, так и социума в целом, о неопределённости направлений общественного прогресса, о разделённости социума и активного субъекта. Вместе с тем постмодернисты считают, что в эпоху постмодернити преодолевается феномен отчуждения, трансформируются мотивы и стимулы деятельности человека, возникают новые ценностные ориентиры и нормы поведения.

Констатируя возросшую комплексность социального организма и связывая её с резко повысившейся ролью индивидуального сознания и поведения, постмодернисты переносят акцент с понятия «мы», определяющего черты индустриального общества (при всём присущем ему индивидуализме), на понятие «я». Как следствие, теория постмодернизма убеди-тельно обосновывает расширение рамок общественного производства и неизбежное в будущем устранение границ между производством и потреблением. В рамках этого подхода предлагаются всё более широкие трактовки как производства, в которое включаются все стороны жизни человека, так и потребления. При этом анализируются не столько сами факты потребления материальных благ и услуг, сколько статусные аспекты и культурные формы этого процесса.

С позиций постмодернизма переосмысливаются роль и значение потребительной стоимости и полезности, времени и пространства как культурных форм и в то же время факторов производства. Деятельность, объ-единяющая в себе черты как производства, так и потребления и создающая вещные и нематериальные блага лишь в той мере, в какой они обеспечивают самосовершенствование личности, не создаёт, с точки зрения постмодернизма, продукты как такие потребительные стоимости (use-values), другой стороной которых неизбежно выступает меновая стоимость (exchange-value). С переходом к эпохе постмодернити подлинное содержание полезности заключается не столько в универсальной потребительной стоимости продукта, сколько в его высокоиндивидуализированной знаковой ценности (sign-value). Изменяется и сам характер потребления, которое Ж.Бодрийяр называет consumation в отличие от традиционного consummation.

Исследуя хозяйственные процессы с точки зрения их субъекта, пост-модернисты обнаружили феномен симулированных потребностей, разграничили понятия потребностей (needs) и предпочтений (wants). Первые означают потребности, уже прошедшие социализацию; они заставляют рассматривать потребительское поведение как общественное явление; вторые основаны на субъективных устремлениях личности к самовыражению в потреблении. Называя инициированные подобным образом сущности символическими ценностями, постмодернисты отмечают их относительную несравнимость друг с другом, невозможность исчисления стоимости подобных объектов в квантифицируемых единицах цены или общей полезности.

Будучи изначально ориентированной не только и не столько на исследование объективных характеристик современного общества, сколько на изучение места и роли человека в нём, а в последнее время – также на изменения отношения личности к институтам и формам этого общества, теория постмодернизма глубже, чем иные направления социологии, проникла в суть явлений, происходящих на социопсихологическом уровне [31].

Несмотря на верность всех представленных выше положений, следует отметить, что теория постмодернити в настоящее время находится в очевидном кризисе. Этот кризис явился следствием крайне неудачного решения в рамках данной теории вопроса о терминологическом обозначении современной реальности. Но, несмотря на то, что доктрина постмодернити очень аморфна и не является в настоящее время серьёзной социологической теорией, тезисы, выдвинутые в её рамках, вполне могут быть использованы в постиндустриальной теории, так как они ей не противоречат.

Значение для нашего исследования также представляет работе Жана Бодрийяра «Система вещей». В данном труде автор в заключении приходит к определению понятия «потребление». Это понятие имеет для нас значение вследствие того, что туристская деятельность индивидов всегда связана с процессом потребления.

Ж. Бодрийяр пишет, что «потребление – это не пассивное состояние поглощения и присвоения, которое противопоставляют активному состоянию производства, чтобы уравновесить, таким образом, две наивных схемы человеческого поведения (и отчуждения). Следует с самого начала заявить, что потребление есть активный модус отношения – не только к вещам, но и к коллективу и ко всему миру, – что в нём осуществляется систематическая деятельность и универсальный отклик на внешние воздействия, что на нём зиждется вся система нашей культуры.

Следует недвусмысленно заявить, что объект потребления составляют не вещи, не материальные товары; они образуют лишь объект потребностей и их удовлетворения. Ни объём материальных благ, ни удовлетворяемость потребностей сами по себе ещё не достаточны для того, чтобы определить понятие потребления; они образуют лишь его предварительное условие.

Потребление – это не материальная практика и не феноменология «изобилия», оно не определяется ни пищей, которую человек ест, ни одеждой, которую носит, ни машиной, в которой ездит, ни речевым или визуальным содержанием образов или сообщений, но лишь тем, как всё это организуется в знаковую субстанцию: это виртуальная целостность всех вещей и сообщении, составляющих отныне более или менее связный дискурс. Потребление, в той мере, в какой это слово вообще имеет смысл, есть деятельность систематического манипулирования знаками» [13, с. 212-213]. Туризм является подтверждением потребления, как деятельности систематического манипулирования знаками, так так туризм – это нематериальная и неосязаемая туристская услуга.

Далее автор переходит к описанию объекта потребления. Для этого он делает следующее замечание: «Чтобы стать объектом потребления, вещь должна сделаться знаком, т.е. чем-то внеположным тому отношению, которое она отныне лишь обозначает, – а стало быть, произвольным, не образующим связной системы с данным конкретным отношением, но обретающим связность, т.е. смысл, в своей абстрактно-систематической соотнесённости со всеми другими вещами-знаками. Именно тогда она на-чинает «персонализироваться», включаться в серию и т.д. – т.е. потреб-ляться – не в материальности своей, а в своём отличии.

Из такого преображения вещи, получающей систематический статус знака, вытекает и одновременное изменение человеческих отношений, которые оказываются отношениями потребления, т.е. имеют тенденцию «потребляться» (в обоих смыслах глагола se consommer — «осуществляться» и «уничтожаться») в вещах и через вещи; последние становятся их обязательным опосредованием, а очень скоро и заменяющим их знаком – алиби.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21