Символом бессмысленного движения к свет-лому будущему, в которое людей отправляют целыми эшелонами, символом жестокости, кру-шения вековых устоев жизни является в финале повести гротескный образ «правильного проле-тарского старика» медведя-молотобойца, кото-рый «крушил железо как врага жизни, будто если нет кулаков, так медведь есть один на свете», о ком члены колхоза говорили: «Вот грех-то: все теперь лопнет! Все железо в скважинах будет! А тронуть его нельзя -- скажут, бедняк, пролетариат, индустриализация!»
Мысли, идеи, которые высказывает автор и его герои, находятся в сложных отношениях между собой, в постоянном взаимодействии, движении, притяжении и отталкивании, зачастую они вступают в противоречия с делами, поступ-ками, разбиваются в прах при соприкосновении с действительностью. Безусловно, нет никакой возможности рассмотреть хотя бы часть этих микротекстов. Но попытаться проанализировать Иекоторые из них необходимо. Так, к примеру, можно проследить, как взаимодействует слово и дело одного из самых противоречивых героев повести -- землекопа Чиклина, который по разным поводам как бы Мимоходом замечает «Мертвые, тоже люди»^ «Каждый человек мерт-вым бывает, если его замучивают»; «Мертвых тоже много, как и живых, им не скучно между собою»; «Все мертвые люди особенные». И многие действия этого «неученого человека» совпадают с тцким взглядом на мир. Это и его любовь к девочке Насте, забота о ней, внимание к окружающим,'; скорбь по умершим.] Но в то же время именно \ от Чиклина получает удар в голову, а затем в живот мужик с желтыми глазами. Это Чиклин старательно вяжет плот, «чтобы кулацкий сектор ехал по речке в море и далее». На пару с медведем-кузнецом он ходит по «прочным» избам раскулачивать крестьян. Когда же умерла девочка Настя, Чиклину «захотелось рыть землю». «В этих действиях он хотел забыть сейчас свой ум». «Теперь надо еще шире и глубже рыть котлован»,-- говорит он Вощеву. «Колхоз шел вслед за ним и не переставал рыть землю; все бедные и средние мужики работали с таким усердием жизни, будто хотели спастись навеки в пропасти котлована». Таким безысход-но страшным символом завершается повество-вание. В последнем абзаце «Котлована» читаем: «Отдохнув, Чиклин взял Настю на руки и бережно понес ее класть в камень и закапы-вать». Здесь уместно процитировать слова само-го А. Платонова о «Котловане»: «Автор мог ошибиться, изобразив в виде смерти девочки гибель социалистического поколения, но эта ошибка произошла от излишней тревоги за нечто любимое, потеря чего равносильна разру-шению не только всего прошлого, но и будуще-го»!
Прежде чем перейти к работе над стилем повести «Котлован», предлагаем учащимся раз-ные точки зрения исследователей языка писате-ля. Примерное слово учителя:
О языке Андрея Платонова писали много: то как о своеобразном эстетском языке, то как о языке-маске, языке-юродстве, языке-кривлянье. Но чаще всего им восторгались, его красотой, гибкостью, выразительностью. Большинство пи-шущих отмечало сложность, загадочность фразы писателя. «...Слово Платонова до конца не будет разгадано никогда». Исследователи творчества А Платонова подчеркивают неповторимость, «особый язык», непохожесть его ни на какой другой. «У Платонова -- свои слова, лишь ему присущая манера соединять их, своя неповтори-мая интонация». Пишут о «варварской гармонии фразы», о синтаксисе, подобном движению валу-нов по склону, о «недоговоренности и избыточ-ности речи», о «неправильной гибкости», «пре-красном косноязычии», «шероховатости» и т. п.
Итак, странное, загадочное, возвышающее, эстетское, юродствующее, косноязычное, избы-точное, слово-ребенок и слово-старик одновре-менно, какой-то необыкновенный сплав и т. д. ...Какое же оно -- слово Андрея Платонова? Вслушиваясь и вникая в смысл платоновских метафор, образов, символов, вглядываясь в мир платоновских утопий, сатирических картин, чи-тая и перечитывая страницы его удивительных книг, глубже и полнее через диалог с его временем начинаем понимать время собственное. Как говорил М. Бахтин, «не во всякую эпоху возможно прямое авторское слово», ибо такое слово предполагает наличие «авторитетных и отстоявшихся идеологических оценок». И поэто-му литература этих эпох выражает авторские мысли и оценки, преломляя их в «чужом слове».
Безусловно, эпоха Андрея Платонова -- это эпоха, которая отнюдь не способствовала выра-жению мыслей в прямом авторском слове, так как слово это не совпадало с официальной идеологией. У Платонова, как справедливо заме-тил Л. Шубин, мысли героя и мысли автора совпадают...
Обратимся к началу «Котлована» (вместе с учащимися убеждаемся в самобытности плато-новской речи -- читаем и комментируем начало повести, один абзац, два предложения).
«В день тридцатилетия личной жизни Вощеву дали расчет с небольшого механического завода, где он добывал средства для своего существова-ния. В увольнительном документе ему написали, что он устраняется с производства вследствие роста слабосильности в нем и задумчивости среди общего темпа труда».
Обратимся к первой фразе: чем она вас поразила? (Учащиеся отметили, что фраза сразу же зацепила какой-то своей корявостью, неуклюжестью, которые в следующем предложении усиливаются.)
Нет ли лишних слов в этой фразе в плане смысловой точности? (Да, есть словосочетание «личной жизни» и придаточное предложение «где он добывал средства для своего существования».)
Попробуем убрать эти части фразы, как она будет выглядеть? («В день тридцатилетия Вощеву дали расчет с небольшого механического завода».)
Попробуйте сделать небольшую редакторскую правку, чтобы фраза звучала привычно для нашего слуха. («В день тридцатилетия Вощева уволили с небольшого механического завода».)
В результате проделанного нами эксперимента исчезла могучая сила, самобытность платоновской речи. Фраза угасла. Ведь ее магическая сила именно в том, что после слов «в день тридцатилетия личной жизни» Вощеву дали не премию за добросовестный труд, а расчет, что Вощев не работал, а «добывал средства» не на жизнь, а «для своего существования». В этой фразе уже содержится нечто такое, что в следующей буквально заставляет оцепенеть и ужаснуться, так как накапливающаяся энергия иронического смысла прорывается в словах: «...он устраняется с производства вследствие роста слабосильности в нем и задумчивости» -- ее горько-иронический эффект погружает нас, читателей, в то время, которое рождало чудовищную бюрократическую систему, подавляющую личность, превращающую людей в безликую массу.
Этот процесс находит свое выражение и в выхолащивании языка народа. Платонов отра-зил тот переходный этап, когда канцеляритом, идеологическим штампом, бюрократической стерилизацией ломался живой язык народа.
Отсюда шершавость, корявость, соединение в одно целое несоединимых разностильных слов и выражений.
Слово А. Платонова -- слово-предупреждение, слово-пророчество.
Сквозь призму рассматриваемой фразы про-глядывает тот обезличенный, разъеденный кор-розией язык, которым мы говорим сегодня, не замечая уродства таких выражений, как вместо дети -- детское население, вместо человек -- житель, вместо квартира -- жилплощадь и пр. А из так называемого «делового стиля» с его бесчисленными приказами о зачислении, об увольнении, о вынесении строгих выговоров с занесением в личное дело просачивается в устную разговорную речь или тиражируется штамп миллионами одинаковых праздничных текстов-поздравлений, в которых трудящиеся желают друг другу успехов в труде и счастья в личной жизни.
Возвратимся к тексту «Котлована» еще раз.! От этих каких-то по-детски наивных и невинных слов «устраняется с производства вследствие роста слабосильности в нем и задумчивости среди общего темпа труда» пророчески отдает уже недалеким в будущем -- не «устраняется», а «берется под следствие», «арестуется», не «вслед-ствие роста слабосильности... и задумчивости», а за «саботаж, вредительство», «вражескую пропа-ганду» и т. д.)
Итак, с первой же фразы повести А. Платоно-ва перед нами предстает образ человека, не утратившего своей личности, не растворившего-ся в массе, человека странного, «единичного», мучительно думающего и согласного в финале снова ничего не знать, не знать истины, лишь бы девочка была жива.! Это кульминация проте-ста против насилия, выраженного с гениально-стью, подобной Достоевскому: если людей «це-лыми эшелонами отправляют в социализм», а результат их каторжного труда -- огромный котлован и куча гробов, хранящихся в одной из ниш котлована, если людей ссьиают на плотах в океан, а в их домах гуляет ветер, они пусты, а девочка Настя -- символ веры, символ будуще-го -- от усталости, бесприютности, одиночества умирает, то «нет!» такому пути и такому будуще-му.
Литература в школе № 6, 1995.
И. И. МОСКОВКИНА Урок осмысления жанра эссе
Современный подход к изучению литературы предполагает не только получение какой-то суммы знаний по предмету, но и выработку собст-венной позиции, собственного отно-шения к прочитанному: соразмышления, сопереживания, сопряжение своего и авторского «я». На это ориентируют и темы выпускных сочинений последних лет: «Мой Булгаков», «Любимые страницы прозы», «Мой любимый журнал» и т. п.
Эта отчетливо наметившаяся тенденция требу-ет овладения новыми жанрами сочинений, среди которых все чаще упоминается эссе. Предлагае-мый урок -- это попытка дать учащимся представление об особенностях незнакомого им жанра.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5