Четвертый экспериментальный урок «Агамемнон Европы» был посвящен последним годам жизни Александра 1 и Наполеона Бонапарта и основан на следующем материале:
«Самое невероятное из всех возможных решений, - так расценил А.З. Манфред решение Наполеона доверить свою участь Англии.(19, 245) Правда, сам Наполеон объяснял свой выбор вполне логично: «Мне было бы неловко отдаться в руки кого-либо из монархов, столицы которых я завоевывал. Это и побудило меня довериться Англии». Но современники, особенно в самой Англии, были озадачены.
Английские власти не сразу сообразили, как быть с врагом, страшнее которого Англия не имела за всю свою историю и о котором теперь, когда оп так просто оказался в ее руках, британцы хотели знать все: «На кого он похож? Человек ли это? Всегда ли его руки в крови?» Веллингтон предложил, английское правительство юридически мотивировало, а все союзные державы одобрили решение сослать Наполеона как «пленника Европы» пожизненно за тридевять земель, на остров Святой Елены, под караул Англии и наблюдение комиссаров от России, Австрии и Пруссии.
Ссыльный император был поселен в глубине острова на горном плато, в старом, плохо отремонтированном деревянном доме под названием Лонгвуд, который, по признанию английского историка В. Слоона, смог бы считаться пригодным разве для пленного вожака зулусов. С первого до последнего дня жизни на острове он круглосуточно и всечасно ощущал над собой неусыпный надзор, усугубившийся с апреля 1816 г., когда губернатором острова вместо адмирала д. Кокбэрна, который был в меру старателен и только, стал генерал Гудсон Лоу. Этот, по компетентному мнению его бывшего начальника А. Веллингтона, «кретин» был буквально помешан на мысли о возможном побеге Наполеона и принимал фантастически строгие меры к предотвращению оного.
Почти 3 тыс. солдат были расставлены вдоль шестикилометровой каменной стены, которая окружает Лонгвуд и примыкающую к нему часть плато, так, чтобы они видели друг друга.(36,254) По ту сторону стены Наполеон мог гулять только в сопровождении английского офицера, причем вторая, внешняя цепь дозорных с каждого из холмов вокруг Лонгвуда оповещали внутренние посты сигнальными флажками обо всех перемещениях «пленника Европы».
Главным занятием императора в течение всех шести лет его второй ссылки был литературный труд. Он написал обзор собственной государственной и военной деятельности, ряд сочинений по специальным вопросам истории войн, о походах Юлия Цезаря, А. Тюренна, Фридриха Великого, литературные заметки о творчестве Вергилия, Расина, Вольтера. Кроме того, Лас-Казас и Монтолон, а также Бертран, О'Мира, Марашан, оставили записи разговоров с Наполеоном и воспоминания о нем, что образует в сумме богатейший и ценнейший как в историографическом, так и в литературном отношении, мемориал Святой Елены. То, что в этом мемориале записано со слов Наполеона, наиболее значимо по содержанию, глубине и блеску мыслей, но наиболее всего субъективно.
В мемориале Святой Елены Наполеон оставил много колоритных характеристик современников - друзей и близких, соратников и врагов. Александра 1 он хоть и язвил за двуличие, признал «самым способным из европейских правителей». Когда Бертран сказал Наполеону, что Александр сделал много для Парижа, без него англичане разграбили бы столицу Франции, а пруссаки сожгли бы ее, Наполеон улыбнулся: «Если бы я не был Наполеоном, то хотел бы быть Александром».(32,378)
Режим изгнания усугубил предсмертную болезнь Наполеона, которую современники и все последующие историки до недавних пор диагностировали как рак желудка, Сам Наполеон знал об этом диагнозе и даже подшучивал над собой: «Рак это Ватерлоо, вошедшее внутрь». Знал он и о том, что рак -- болезнь, наследственная в его роду: от нее умер на 39-м году жизни отец Наполеона.
Симптомы болезни участились с 1819 г. В 1820 г. они становились с каждым месяцем все мучительнее, а 3 апреля 1821 г. доктор Антомарки признал состояние больного уже безнадежным, 13 апреля Наполеон продиктовал Монтолону, а 15-го собственноручно переписал завещание. О себе Наполеон сказал в завещании слова, которые потом будут выгравированы и доныне красуются на мраморе его гробницы в парижском дворце инвалидов: «Я желаю, чтобы мой прах покоился на берегах Сены, среди французского народа, который я так любил».
В ночь на 5 мая началась агония. Содрогаясь от конвульсий, Наполеон неожиданно для дежуривших возле него лиц бросился с постели и упал на пол, а когда его опять уложили, лежал до последнего вздоха неподвижно, с открытыми глазами, но уже без сознания.
5 мая 1821 г. в 5 час. 49 мин, вечера Наполеон умер. Но, уже испустив дух, он все-таки еще раз последний, изумил окружающих. Вот как воссоздал эту сцену, по рассказам очевидцев, Марк Алданов. «Граф Бертран тяжело поднялся с кресла и сказал глухим шепотом: «Император скончался...»
Весть о смерти изгнанника на краю света с невероятной для того времени быстротой облетела весь мир и стала обрастать множеством легенд, иные из которых живут и даже обретают новые доказательства сегодня.
Как бы то ни было, Наполеон действительно умер на острове Святой Елены. Конец его жизни как бы демонически повторил ее начало: рожденный на скалах полудикого острова в сердце Европы, он ушел из жизни на скалах острова, но неизмеримо более дикого и дальнего, поистине за тридевять земель от родины.
После вторичного изгнания Наполеона Александр 1 в некотором роде занял его место на континенте. «Император русский -- Агамемнон, царь царей!» - восклицала очарованная им мадам Ж. де Сталь.
Душевная травма, которую Александр 1 переживал в последние годы жизни, привлекала внимание всех его биографов, всех историков его царствования, была даже предметом специальных исследований, но до сих пор не нашла исчерпывающего разъяснения. Дело в том, что царь по рассказам близких к нему людей, не допускал и мысли, чтобы против него в любезном отечестве, в собственной его армии были возможны заговоры. То, что он узнал о Союзе Благоденствия, уязвило его в самое сердце. Теперь ему пришлось допустить, что и в России созревают свои Риего и Пепе. Покарать их как заговорщиков он не мог по двум причинам. Одну из них он тогда же назвал И.Б. Васильчикову: «Вы знаете, что я сам разделял и поощрял эти иллюзии и заблуждения». Другую причину впоследствии определит А.С. Пушкин: «…Государь окружен был убийцами своего отца. Вот причина, почему при жизни его никогда не было бы суда над молодыми заговорщиками, погибшими 14 декабря. Он услышал бы слишком жестокие истины».
Усугубляли душевную депрессию Александра и личные утраты, две из которых он переживал особенно тяжело: смерть 9 января 1819 г. на 31-м году жизни любимой сестры Екатерины Павловны и 23 июня 1824 г. -- 16-летней дочери (от М.А. Нарышкиной) Софьи, в которой он не чаял души. Наконец, с первого дня царствования и до смертного часа мучился он угрызениями совести при мысли о своей причастности к отцеубийству. Ежегодно 11 Марта, где бы он ни был (в 1814 г. -- под стенами Парижа), Александр слушал заупокойную мессу в память отца, причем, по воспоминаниям императрицы Елизаветы Алексеевны, относящимся к 1809 г., боялся приближения каждой очередной годовщины, «впадая в мрачное отчаяние».(36. 283)
Все это и определило начало (по-видимому, уже к 1819г.), а затем неуклонное усиление душевной драмы Александра 1. Он все больше разочаровывался в земной жизни и тяготел к потусторонней. Его религиозность до 1812 г. не бросалась в глаза.
Уединяясь от дел и людей и углубляясь в себя, Александр вдруг (может быть, из христианского чувства раскаяния) стал все заботливее относиться к жене, которую прежде мог не замечать месяцами. Теперь он окружил ее нежным вниманием, страдал оттого, что она нездорова поднял па ноги всех врачей. Придворные эскулапы летом 1825 г. определили у императрицы начало хронической чахотки и рекомендовали провести зиму в Италии или на Мальте, но Елизавета Алексеевна категорически отказалась ехать за границу. Тогда был выбран вместо Мальты или Неаполя Таганрог -- по мнению врачей «наименее удаленное место, куда путешествие было бы не так утомительно и где по пути можно было подыскать удобные остановки для ночлегов или дневок».
Александр 1 всегда отличался хорошим здоровьем. Он любил даже щегольнуть своей невосприимчивостью к недугам. Так, 6 января 1807 г. он принимал «крещенский парад» при 16 градусах мороза в одном мундире, а студеной зимой 1812 г. проехал из Петербурга в Вильно в открытых санях. Поэтому ни сам царь, ни его свита не сочли серьезным простудное, как показалось вначале, недомогание, которое он почувствовал 3 ноября, когда возвращался в Таганрог из путешествия по южному берегу Крыма. Однако болезнь с каждым днем усиливалась, обретая тифозный вид лихорадки, а царь, все еще не придавая ей значения, категорически отказывался от лекарств. Утром 14 ноября он, как это зафиксировано в дневнике лейбхирурга Тарасова, начал сам бриться, порезал себе вследствие дрожания руки подбородок и впал в обморочное состояние. Его уложили в постель, и с этого часа Александр уже не вставал.
Следующие три дня не принесли больному облегчения. 15 ноября он попросил духовника. Послали за протоиереем местной соборной церкви Алексеем Федотовым. Царь исповедался и, по совету исповедника, стал принимать все лекарства, но было уже поздно. Болезнь, которую называли крымской лихорадкой, зашла слишком далеко. Только раз, утром 17-го, когда солнце залило комнату умирающего, он оживился внятно произнес: «Как это прекрасно!»(4, 567) Затем начался жар и бред. Весь день 18-го царь, судя по записи в дневнике кн. Волконского, «ничего уже не говорил, но узнавал, ибо каждый раз, как открывал глаза и видел императрицу, то, взяв ее руки, целовал и прикладывал к сердцу». Елизавета Алексеевна, насколько позволяли ей силы, проводила все время у постели мужа. Здесь же неотлучно были врачи, а все свитские и придворные дежурили в приемной.
Наступило утро 19 ноября 1825 г. -- пасмурное и мрачное. Площадь перед царским особняком была запружена людскими толпами, которые, как и все в доме, ждали чуда исцеления «божьего помазанника». Но чудо не произошло. В 10 час. 50 мин, утра Александр I скончался…
Александр 1 и Наполеон - современники, с 1807 по 1811 г. - союзники, едва не породнившиеся между собой, а до и после этого смертельные враги, захватнически побывавшие в столицах друг друга. Каждый из них (сначала - Наполеон, потом - Александр), хотя и по-разному, сыграл роль Агамемнона Европы, «царя царей». Поэтому их биографы и все вообще исследователи их времени, естественно, так или иначе, сравнивают двух императоров.(36,292)
Что же общего у Александра и Наполеона? Прежде всего, и тот и другой - деспоты, оба они во главу угла любого решения ставили свою волю. Но даже в этой общности они были очень разными. Если Наполеон представлял буржуазный прогресс, то Александр - феодальную реакцию (в Европе возглавлял Священный союз как международную жандармерию, а в России насаждал режим военных поселений, самовластие аракчеевых и магницких). С другой стороны, Наполеон дискредитировал свое прогрессивное начало как тиран внутри Франции и агрессор вне ее. Александр же маскировал свою реакционность многочисленными проектами реформ, ни один из которых, однако, не был реализован -- главным образом потому, что царь боялся либо феодального заговора, который заставил бы его разделить судьбу отца и деда, либо антифеодального взрыва с появлением в России доморощенного Робеспьера или Наполеона.(36, 295) Между тем реформы «дней Александровых» (особенно проекты М.М. Сперанского) могли бы ускорить национальное развитие России и освободить ее от крепостничества на несколько десятилетий раньше 1861 г.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18
