Какая же из вышеуказанных иностранных педагогических идей наиболее заинтересовала наших педагогов-государственников? Очевидно, ближе всего их сердцу было мировоззрение последователей просвещенного абсолютизма, мысль о том, что просвещение есть большая сила, но что управлять ею должно всецело государство, оно должно использовать школу и педагогию в государственных интересах -- для воспитания хороших граждан и добрых отцов и матерей семейств. Но наши педагоги-государственники не хотели совсем отказаться и от другой главной идеи современной западноевропейской педагогии -- о воспитании человека, о предохранении детей от пороков взрослых, о создании путем правильного воспитания улучшенного человечества, более благородного, более чистого, нравственного и умного, чем существующее. Словом, они хотели воспользоваться обоими главными течениями современной педагогической мысли в Западной Европе и, несмотря на их противоположность, попытаться соединить их в высшем синтезе. Они хотели, если можно так выразиться, воспитывать в духе Локка и Руссо в государственных школах.
Остановимся прежде всего на рассмотрении педагогических идей И. И. Бецкого, главнейшего представителя государственной педагогии. Его имя неразрывно связано с одним крупным государственно-педагогическим предприятием -- воспитанием новой породы людей, не зараженных пороками современных поколений, воспитанием строго государственным. На эту идею наших государственных педагогов навели не только некоторые течения западноевропейской педагогии, но и некоторые факты живой русской деятельности.
До Петра русская семья жила замкнуто, обособленно от всего остального мира. Каждая семья жила своими семейными интересами, стараясь, чтобы посторонний глаз не проникал в семейную жизнь. Семья была своего рода монастырем или крепостью, обнесенной стеною, и за эту стену не принадлежащий к семье допускался с осторожностью. То был чужак, которого следовало опасаться. Связи семей с обществом не было, семьи не знали еще никаких общественных идеалов, и все старые домострои, предлагая известный порядок жизни, имели в виду личные интересы владыки -- дома или, самое большее, всей семьи. Дальше семьи дело не шло, до общественных интересов авторы домостроев не возвышались. Домострои внушают верную службу царю, но о связи семьи с обществом, родной землей нигде не говорят. С Петра государство внедряется в семейную жизнь и начинает на нее давить, изменять ее строй сообразно государственным интересам. Появляется законодательство о семье и о семейных отношениях: в 1702 году установлен обряд обручения, долженствовавший предшествовать венчанию на шесть недель, чтобы готовящиеся вступить в брак имели возможность ближе узнать друг друга и в случае возникших нерасположения и несогласий вовремя разойтись; сделано было распоряжение о запрещении вступать в брак не прошедшим курса цифирных школ; дети насильно отбирались у родителей в школы и на службу, так что родители потеряли прежнюю власть над детьми; издано было несколько частных распоряжений о браках раскольников, разрушавших законную семью у значительной части населения; издано было целое законоположение о домашних наставниках и наставницах. Таким образом государство старалось привлечь к своей службе и семью.
Заставляя семьи учить детей дома и на смотрах детей, экзаменуя их в успешности домашних занятий, у нерадивых родителей отбирая детей и помещая для обучения в казенные школы, государство все еще оставалось недовольно семьями, они служили ему, по его мнению, недостаточно усердно. Государство признавало семью слишком неудовлетворительным органом воспитания, не достигающим серьезных педагогических целей. Общество и семья были заражены суевериями, ленью, невежеством, безнравственностью; такое общество, такие семьи неизбежно портили детей, заражали их своими пороками. Воспитать из такого зараженного дитяти идеального гражданина или просто хорошего было невозможно, дурные нравы людей, окружавших дитя в первые годы его жизни, передавались ему и оставались при нем на всю жизнь. "Добрые или худые нравы каждаго человека во всю его жизнь зависят от перваго его добраго или худого воспитания", -- утверждал Бецкой, а до него -- прежние педагоги. Отсюда сама собою напрашивалась мысль об отделении малолетних от взрослых, о воспитании детей особо, вне влияния семьи и общества, и о создании таким образом нового поколения людей, мужественных, честных, добродетельных, -- словом, таких, недостаток которых был ощутим. С этой идеей выступил Бецкой и к ней склонил Екатерину.
Он ей доказывал, что и Академия наук, и все другие училища, и посылка русских для учения за границу принесли пользы государству весьма мало, почти никакой. Причина указанного печального явления заключается в том, что заботились лишь о развитии разума и о приобретении знаний; но один только украшенный или просвещенный науками разум не в состоянии создать доброго и прямого гражданина; даже от наук и просвещения часто бывает вред, если при этом человек с нежного детства не воспитывается в добродетели. Итак, "ясно, что корень всему злу и добру воспитание... Держась сего неоспоримого правила, единое токмо средство остается, т. е. произвести сперва, способом воспитания, так сказать, новую породу или новых отцов и матерей, которые могли бы детям своим те же прямые и основательные правила воспитания в сердце вселить, какие получили они сами и от них дети передали бы паки своим детям, и так следовали бы из родов в роды в будущие веки". Задача грандиозная.
Какие же средства можно предложить для разрешения такой задачи? Нужно завести воспитательные училища для детей обоего пола и брать туда детей не старше 5-6 лет, когда ребенка еще можно воспитать в добродетели. В училищах держать детей до 18-20 лет безвыходно, без всякого сообщения с обществом, так чтобы и самые близкие родственники могли видеть воспитываемых лишь в назначенные дни и притом не иначе, как в самом училище и в присутствии начальников, "ибо неоспоримо, что частое с людьми без разбора обхождение вне и внутри онаго (училища) весьма вредительно, а наипаче во время воспитания такого юношества, которое долженствует непрестанно взирать на подаваемые примеры и образцы добродетелей".
Устами Бецкого государство сказало русской семье: "Ты неспособна хорошо воспитать дитя. Отдай его мне, я его воспитаю, а ты уж совсем не путайся в это дело. Ты только производи детей, а воспитывать их буду я".
На основании указанного начала был преобразован шляхетский корпус, вновь открыта Академия художеств с воспитательным при нем училищем, воспитательное общество благородных девиц с мещанским отделением, коммерческое училище. Во всех этих заведениях наиболее старались не о развитии ума, не о сообщении знаний, а о воспитании честного, нежного и благородного сердца. Бецкой говорил Екатерине: "Ваше Императорское Величество хощете, чтобы с изящным разумом изящнейшее еще соединялося сердце; ибо качество разума не занимает первой степени в достоинствах человеческих; оно украшает оныя, а не составляет". Эта мысль Бецкого о верховенстве сердца в духовной природе человека, о превосходстве его над разумом была руководящим началом русской педагогики XVIII века наряду с мыслью о необходимости отделять малолетних от взрослых. Профессор Московского университета Барсов в своей речи о цели учения, произнесенной в 1760 году, отмечал: "Конец и намерение учения есть знание. Но знание подобно оружию -- и во благо и во зло употребить его можно. Надобно уметь управлять им: управляет знанием сердце, а в нем добродетель. Знание должно быть дверью к добродетели. Честное сердце предпочитается великому разуму... Над добродетелью возвышается закон и благочестие христианское". А митрополит московский Платон, протектор Московской академии, со своей стороны убеждал, что "учение, дабы было действительно, не сколько зависит от остроумия и красноречия, сколько от чистоты и непорочности сердца учителева". Заведующим академией он писал: "Наблюдайте сей долг пред Богом все прилежно, чтоб учители не только учительством, но еще более честным житием юношество наставляли, так же и об учениках, чтобы не только в науках, но еще более в добродетели преуспевали..." Фонвизинский Стародум так рассуждал: "Ум, коль он только ум, -- сущая безделица. Прямую цену уму дает благонравие: без него умный человек -- чудовище". Сумароков в речи при открытии Академии художеств восклицал: "Возсияли науки -- и погибла естественная простота, а с нею и чистота сердца".
Итак, повсюду у нас в XVIII веке -- в университете, в духовной академии, в шляхетском корпусе, в женском институте, воспитательных домах, в литературе -- исповедовалось одно и тоже верховное педагогическое начало: честное, добродетельное сердце выше разума и многих знаний.
Указав основные начала педагогической системы Бецкого, мы изложим теперь его более частные ведущие идеи о воспитании детей.
В составленном Бецким "Генеральном плане воспитательного дома" изложена, между прочим, целая теория воспитания детей. Эта теория составлена главным образом по Локку, которого Бецкой называл "премудрым" и "любви достойным", а отчасти под влиянием и в духе Руссо. Не следует, впрочем, думать, что Бецкой в своих взглядах только воспроизводил Локка и более ничего, -- нет, он и перерабатывал теорию последнего, изменял и дополнял ее. Можно утверждать, что взгляды Бецкого на воспитание детей, оставаясь по существу взглядами Локка, гораздо шире, гуманнее и в некоторых пунктах подробнее учения последнего. Это понятно, так как сам Бецкой упоминает не один раз, что он, кроме сочинения Локка, пользовался трудами и других мыслителей.
Подобно Локку, Бецкой отводит весьма видное место в развитии и судьбе человека воспитанию. Локк говорил, что 9/ 10 людей суть то, что они есть вследствие воспитания; Бецкой, определяя задачи воспитательного дома, утверждал, что "главнейший предмет есть спасать жизнь, укреплять здоровье и образовать душу благонравную, ибо одно без другого быть не может", и что "единое к тому средство -- воспитание". Воспитанием кладутся на человека неизгладимые следы, производятся такие глубокие изгибы в его физическом и душевном складе, "которых, прямы ли они или кривы, никак совершенно ни испортить, ни исправить невозможно". Поэтому "воспитание есть дар первейший, самый существенный и самый дрожайший, которым человек обогащен быть может".
Признание громадной силы за воспитанием предполагает, что природа воспитуемых сама по себе безразлична, легко подчиняется всяким влияниям, склоняется в ту сторону, в которую ее наклоняют. Но как у Локка по этому вопросу замечаются колебания и некоторое несогласие в суждениях, так и у Бецкого есть подобное же колебание и несогласие. Он не один раз прямо говорит, что "душа младенца подобна без всякой примеси воде", что "дети могут так же легко к хорошим, как и к худым, обратиться нравам; приемлют все возражения и подражают тому, что видят". "Нет врожденных пороков и злодейств, но дурные примеры их внушают".
Смысл всех подобных выражений совершенно понятен: воспитание есть единственная сила, действием которой определяется вся судьба человека. Но рядом с этими суждениями идут другие, в которых высказывается мысль о врожденности некоторых свойств. "Есть темпераменты или сложения, -- говорит Бецкой, -- иные горячее, другие холоднее; вот вся разность, с которою натура производит людей". Но эта разница, с виду незначительная, на самом деле весьма важна, потому что она влечет разницу природных дарований. Сам Бецкой прямо говорит, что дарования, которых требуют науки и художества, есть "дело натуры", и предлагает даже сообразно с дарованиями разделять питомцев воспитательного дома на три категории: первая -- лица, способные к наукам и искусствам; вторая (наибольшее число лиц) состоит из способных лиц к ремеслам и рукоделиям, третья -- из способных лишь к самой простой работе, лиц с тупыми понятиями. "Никогда не должно хотеть против здравого рассудка и возможности, чтобы, например, яблоня приносила ананасы". "Не предуспеет он (воспитанник) ни в чем том, чему будет прилежать по неволе, а не по своему желанию". Таким образом, по вопросу о том, как нужно представлять детскую природу, безразличной по своим свойствам или определенной по врожденным качествам, Бецкой несколько колебался, как колебался раньше и Локк. Во всяком случае при воспитании нужно следовать по стопам природы, не насиловать, не переламывать ее, а способствовать ей, наклонять мало-помалу от вредного к полезному.
Страницы: 1, 2, 3, 4
