Отбалансированная еще при Асаде-старшем, эта система доказала свою жизнестойкость даже в период разрушительного путча «братьев-мусульман» на рубеже 70–80-х годов, борьба с которыми стала источником дополнительной сплоченности алавитско-суннитской элиты. Система бесперебойно функционировала и в последующий период. Пик расцвета она пережила в тот кризисный период, и ныне все более утрачивает действенность по мере того, как меняется обстановка вокруг Сирии, требующая большей гибкости власти и эластичности решений.
Подобная система, обслуживавшая запросы ушедшей эпохи, явно не рассчитана на все времена и случаи и не имеет иммунитета от потрясений. В новых условиях, когда даже мягкий авторитаризм уступает место гражданским формам правления, она может дать сбой, поскольку деформации, которым может подвергнуться Сирия, способны смять устоявшуюся структуру общественных отношений и подорвать устойчивость искусственно поддерживающих их несущих конструкций. Сращивание политики и бизнеса создало мощную основу влиятельности разных сегментов местного истеблишмента. При этом в указанной сфере не существует межконфессиональных различий, давно преодоленных в процессе совместной работы над наращиванием капитала практически во многих сферах бизнеса.
Очевидно, что стабильность элиты определяется стабильностью бизнеса конкретных его сегментов и группировок. Передел сфер влияния в таких обстоятельствах неминуемо разрушит оберегаемое равновесие в верхних эшелонах власти, сплоченность которой может выступать как гарантия устойчивости режима. Хотя случай с Абдель Халимом Хаддамом засвидетельствовал, что от сцементированной верхушки могут откалываться значимые части, указывая на некоторые неожиданные тенденции.
На Западе сразу стали связывать этот инцидент с грядущей катастрофой режима, восприняв подобный случай как намек на присутствие центробежных тенденций, которые могут взорвать ситуацию, чего, однако, не произошло.
Противники режима рассчитывают на то, что силы, избравшие целью подрыв стабильности и имеющие достаточное количество ресурсов, чтобы вбить клин в отношения между разными группами интересов внутри власти, могут попытаться добиться успеха на избранном поприще. Но конечной целью таких сил может быть не столько покушение на сплоченность рядов элиты, сколько пробуждение народных масс и втягивание наиболее недовольных сегментов населения в борьбу на стороне новых претендентов на власть, кто бы они ни были. Их расчет строится на том, что раскол в верхах должен привести к обострению противоречий в низах общества, расходящихся по разным векторам – социальным, экономическим, конфессиональным, национальным и т.п.
Однако следует отметить, что политический энтузиазм масс, ярко проявлявшийся на заре образования сирийской государственности и суверенности, за годы правления Баас определенным образом померк. Одна из причин этого упоминалась, другая же состоит в том, что значительная часть населения отвлечена борьбой за существование и выдавлена из активной уличной политики. Традиционный вкус сирийцев к митинговой политике замещался вербальными инсталляциями в узком кругу и обыденными разговорами о дороговизне и нехватке денег, что, впрочем, является предметом обсуждения и в других арабских и неарабских странах.
В новых обстоятельствах партийных скреп, обеспечивавшихся Баас и стягивавших общество на протяжении нескольких десятилетий, может оказаться недостаточно. Сирийское общество значительно изменилось даже за годы начавшегося века и уже далеко отстоит от того, что было на рубеже 70–80-х годов, когда режим подвергся силовому воздействию со стороны «братьев-мусульман». Четверть века назад это движение было разгромлено с применением весьма жестких мер, рассеяно и выдавлено за границу, а верхушка его осела в Лондоне.
Ныне организованных «братьев-мусульман» в стране как бы нет, хотя промусульманские настроения, ранее определенно несвойственные для светского государства типа Сирии, увеличились по сравнению с указанным временем. В современном сирийском обществе заметна прослойка тех, кто хотя бы в пассивной форме утверждает готовность следовать мусульманской традиции. Это сопрягается и с внутренней убежденностью в том, что религиозность не должна ограничиваться только ношением бороды или соответствующей одежды. Между тем организационно закрепленная принадлежность к братству или другие формы поддержки строго наказываются, поэтому агитации «братьев-мусульман» не видно, в стране поддерживаются конфессиональное спокойствие и мир, хотя это не должно вводить в заблуждение относительно того, какими могут оказаться перспективы, если религиозные экстремисты вознамерятся пересмотреть статус-кво в стране.
В целом сирийские «братья-мусульмане» отличаются от своих зарубежных собратьев по идеологии более сдержанной позицией, отрицанием крайних форм проявления исламизма и склонностью к относительно более мягким методам воздействия на общественное сознание. Однако это не означает, что в рядах умеренных в нужное время не окажется экстремистов, сторонников жестких мер, которые захотят на практике осуществить свои установки, применяя принуждение. Именно в экстремизме исламистов кроется одна из серьезнейших опасностей для режима. (Попутно, хотя это не умаляет важности замечания, другая угроза возникает из того факта, что в стране существует большое курдское население (до 2 млн., по максимальным оценкам), которое находится на периферии государственных интересов, что явно не соответствует масштабам могущей возникнуть проблемы, если учесть опыт ситуации с курдским меньшинством в соседнем Ираке).
Тот факт, что в сирийском братстве был в свое время велик удельный вес технической и гуманитарной интеллигенции, а национальный сирийский характер отличается терпимостью, не может служить гарантией умеренности потенциальных претендентов на власть. Возбуждения в обществе ныне нет. Власть предпринимает меры по социальной защите населения, не утратила рычаги давления на общественное сознание и может воздействовать на настроения в обществе, апеллируя к его патриотизму, акцентируя определенные успехи в виде, например, широкого жилищного строительства, приводя примеры удачных политических решений или экономических достижений.
Тем не менее в народе могут копиться опасения от неуверенности в будущем, от понимания ширящегося разрыва между сохраняющейся политической системой и нарастающими гигантскими темпами процессами развития в мире. Нельзя сказать, что власть не понимает этого, но темпы преодоления разрыва отстают от необходимых и по объективным, и субъективным причинам.
В стране существует много проблем – от дефицита энергообеспечения и водоснабжения до переполнения рынка труда и затягивания рыночных реформ, отсутствие каковых сдерживает рост. Большую опасность представляет наличие явной и еще большей скрытой безработицы, поскольку незанятость больших контингентов чревата радикализацией безработной молодежи с ее склонностью откликаться на антиправительственные лозунги. И если появятся силы, способные мобилизовать недовольных, а режим будет и дальше только взвешивать ситуацию перед лицом растущих вызовов и способы столкнуть с мертвой точки страну, то альтернативой всему этому может, видимо, стать конфликт, интенсивность которого будет определяться степенью недовольства и уровнем претензий его инициаторов. При этом весьма трудно предсказать, к каким последствиям такой конфликт может привести и насколько разрушительным может оказаться.
Понятны колебания власти, которая стремится избежать шоковой терапии, перед лицом принятия серьезных решений. Ведь от реформ будет, в конечном счете, зависеть и судьба правящего режима. Предреформенное состояние тем не менее затягивается, создавая беспокойство в обществе, ожидающем реформенных мер и того, каковы будут реальные результаты преобразования страны.
Какими они могут стать, будет известно только впоследствии, поскольку конкретные их проявления будут формироваться под влиянием событий, которые еще не произошли или только начинают вызревать, не обретя требуемой четкости. Тем не менее имеются некие крупные блоки общественных и экономических феноменов фундаментального значения, которые впечатаны в карму страны при любых обстоятельствах и дают некий абрис магистральных направлений эволюции. Между ними просматриваются реалии и дискурсы более низкого порядка, но из которых тоже скроена современная национальная действительность, и они тоже имеют определенные векторы развития, хотя и с менее устойчивыми признаками. Оперируя всем этим, можно попытаться в самых приближенных чертах описать некоторые тенденции обозримого будущего с той или иной степенью достоверности. На большее же и не приходится претендовать, учитывая мозаичность ситуации в странах региона и вокруг Сирии и непредсказуемость действий основных политических фигур на пространстве Ближнего Востока и втянутых в его дела мировых сил.
Сейчас вокруг Сирии нагнетается ситуация, при которой разлом может пройти по линии между алавитами и суннитами, поскольку первые всего полвека назад выдвинулись, вопреки традиции, на ведущие места в государстве и потеснили в пирамиде власти традиционную суннитскую буржуазию. В аналитическом сообществе в целом не отвергается возможность борьбы на этой почве.
Но перспективы разлома именно по этой линии не стоит преувеличивать. Ведь приход алавитов в управленческие структуры не был массовым, к тому же партнерство с суннитами было сохранено как важное условие поддержания политического и конфессионального баланса сил. Кроме того, за этот исторически короткий срок впечатление от прихода к власти алавитов несколько стерлось в обществе. Этому есть несколько причин. Во-первых, алавиты поделились с суннитами политической властью, удержав за собой ключевые позиции. Во-вторых, они дали возможность суннитской буржуазии участвовать в экономической деятельности на широкой основе. В-третьих, по мнению наблюдателей, ныне сложился суннитско-алавитский альянс капитала и власти и создан конгломерат общих интересов, которые не могут быть разрушены случайными акциями противных сил. В-четвертых, алавитское меньшинство в массе своей ничего особенного не получило от пребывания своей верхушки у власти. Оно представлено в основном небогатыми крестьянами, достаток которых сопоставим с тем, что имеет сирийское крестьянство как таковое времен капитализации деревни еще в 60-е годы прошлого века. Естественно, изменения в укладе жизни затронули алавитов, как и другие конфессиональные группы населения, которые значительно повысили свой жизненный уровень по сравнению с периодом пятидесятилетней давности. Но в целом рядовые алавиты остались земледельцами в местах компактного проживания, не имеющими каких-либо льгот или преимуществ, которые выделяли бы их среди остальной массы сирийского народа.
Естественно, что при возникновении критической ситуации исторические конфессиональные противоречия могут вырваться наружу и привести к эксцессам. Однако, как кажется, скорее недовольство выльется в борьбу вообще с верхами как таковыми, аккумулировавшими крупные богатства в вещественной и денежной формах, под лозунгами социальной справедливости и возвращения к моральным ценностям ислама.
Противостояние по линии богатые-бедные в случае обострения внутренней обстановки имеет определенную перспективу по двум причинам, и обе они произрастают из одного корня. Этот корень – социальная справедливость, в течение десятилетий бывшая основополагающим лозунгом правящего режима. Власть многое сделала для того, чтобы уравнять в правах и в социальном отношении все страты общества, минимизировать социальные различия и замедлить классовую дифференциацию населения. В определенной мере это удалось, и разведение различных групп и прослоек по разным полюсам было заторможено. Естественно, в крайних своих точках общество оставалось социально неоднородным, но самый большой его сегмент, представленный трудящимися слоями, был в социальном отношении более гомогенным благодаря целенаправленным действиям правящего режима, который ради создания социальной опоры был обязан добиться результата на этом направлении и добился его.
Страницы: 1, 2, 3
