Происходившее в стране умственное движение захватило студентов в свою орбиту. Большинство из них, происходя из малоимущих слоев, будущее свое целиком связывали с образованием, которое рассчитывали получить в университете. Сказывался и рост общественного престижа науки,. Среди молодежи росло сознательное стремление к знанию. Важной предпосылкой к этому явилось оживление печати, начинавшееся общественно-просветительное движение. Помимо обязательных лекций, учащаяся молодежь посещала публичные, черпала знания из книг и периодики. Появилась возможность сравнения и выбора. Переписыванье и заучиванье наизусть профессорских лекций уступало место самостоятельной работе с книгой, пассивное восприятие -- критическому осмыслению услышанного и прочитанного. «Дома мы почти совсем не сидели за составлением и заучиванием профессорских лекций,-- вспоминал студент того времени,-- но лекции некоторых профессоров, посещались и слушались весьма усердно. Кроме того, мы много читали серьезных сочинений, прямо или косвенно относившихся к нашей науке, горячо рассуждали и спорили о прочитанном... и, главное, развивались умственно», «чрезвычайно восприимчиво и сильно мыслили»
В студенческой среде рос серьезный интерес к науке. То по совету и под руководством профессоров, то помимо их юноши втягивались, в научную работу, сами искали и находили литературу, способную ответить на их запросы, переводили и издавали лучшие иностранные сочинения, затевали литературно-научные предприятия, сотрудничали в общелитературных и научных журналах.
Признаки поворота раньше всего проявились в столичном университете. Среди изучавших естествознание и востоковедение вошли в обычай систематические беседы, где читалась и реферировалась научная литература, сообщались новости наук, где сами студенты излагали те части университетского курса, которые, по их мнению, преподавались неудовлетворительно. Студенты-естественники своими силами производили опыты, занимались с микроскопом. Научные стремления явственно обнаружились и среди студентов-филологов. В 1857--1860 гг. петербургские студенты выпустили два тома сборника своих научных работ с интересной «Летописью внутренней жизни университета». Студенты-восточники занялись составлением словарей и учебников по своей специальности. Другие подготовили и издали сборник памятников древнего русского права, русский перевод сочинения выдающегося химика Ш. Жерара, библиографию журнальных статей, перевели на английский язык для публикации в Англии кое-что из сочинений Грибоедова и Гоголя . Примерно то же происходило в других университетах. Московские студенты затеяли издавать «Библиотеку естественных и математических наук». В 1859--1860 гг. вышло 12 выпусков задуманного труда, состоявшего из переводов избранной западноевропейской литературы. Аналогичные издания предпринимались в Киеве, Казани, Харькове.
Новое входило в жизнь разными путями, в разных обличьях, где легко, быстро, где с трудом, не сразу. Многое зависело от обстановки в университете, от его традиций. В столичном университете, где в николаевские времена получила преобладание узкоспециальная ученость, лишенная общественной жилки и чуждавшаяся сколько-нибудь широкой постановки вопросов, подобные тенденции давали о себе знать и в студенческой среде. Усилившийся интерес к науке облекался здесь на первых порах в старые одежды. Молодые ее приверженцы нередко подражали своим наставникам. Некоторые предпочитали профессоров, читавших по старинке. Черты нового и старого выпукло переплелись в петербургском студенческом сборнике: самостоятельный почин, небывалые организационные формы и почерпнутое из недавнего прошлого узкоакадемическое понимание задач работы. Понятно, почему Добролюбов так прохладно отозвался о первой попытке коллективного студенческого предприятия. Признав полезность некоторых помещенных в нем материалов (особенно переводов), знакомство авторов с научными приемами, он с неодобрением отметил в сборнике «торжество той школы, которая отвергает общие взгляды и видит настоящую пользу университетских занятий в изучении мелочей и частностей». Так оно и было: в 1857 г. Петербургский университет еще оставался оплотом официальной науки, в которой преобладали тогда отмеченные критиком тенденции. Не случайно издание сборника прервалось на 2-м выпуске: университетскую молодежь захватили другие дела и заботы.
Вообще же для студентов той поры более характерны широта и энциклопедичность интересов. В пауке их интересовало все новое независимо от избранной специальности. Появление чем-нибудь замечательной книги привлекало внимание всех, горячо обсуждалось и гуманитариями, и естественниками.
Научное направление в студенческой среде 60-х годов не осталось бесплодным. Оно дало России плеяду крупных ученых. Среди студентов тех лет -- Сеченов, Тимирязев, Столетов, Склифосовский, Кони, Ключевский, Герье, Потебня, Кирпичников и многие другие выдающиеся представители науки второй половины XIX в.
В стремлении к образованию студенты уже не ограничивались лекциями. Удовлетворение своим запросам они встречали прежде всего в демократической журналистике, в духе времени отводившей науке много места и служившей для них бесценной сокровищницей знаний, которые далеко не всегда можно было почерпнуть в аудитории. Публиковавшиеся там статьи и рецензии по политической экономии, философии, истории, естествознанию отличались новизной подхода, широкой и смелой постановкой вопросов, что импонировало молодому поколению. Радикальное и революционное истолкование проблем современности, отрицание религии, материализм в естествознании, идеи утопического социализма находили в молодежи живой отклик. «В журналах наших,-- сообщалось в отчете III отделения за 1861 г.,-- появились статьи, проникнутые духом социализма и материализма. Эти статьи легко приемлются молодым поколением и наиболее студентами».
Передовая журналистика приобрела большое влияние в студенческой среде, воздействовала на формирование мировоззрения. «Можно без преувеличения сказать,-- утверждал Ннкитенко,-- что настоящее молодое поколение большею частию воспитывается на идеях „Колокола", „Современника" и завершает свое воспитание на идеях „Русского слова”. Живой интерес сохраняли лучшие журналы 40-х годов, статьи Белинского, Герцена. «Дилетантизм в науке» Герцена петербургские студенты читали вслух на своих литературных собраниях. Когда в продаже появилось первое издание собрания сочинений Белинского, молодежь буквально осаждала магазин Кожанчикова в Петербурге. Несколько сотен экземпляров 1-го тома разошлись в два-три дня. Жадно читали Белинского, Герцена и в Москве, Казани, Харькове, Киеве.
Восприимчивую читательскую аудиторию нашли в студенчестве издания Вольной русской типографии Герцена и Огарева. Интерес к ним оказался так велик, что никакие запреты и заслоны не смогли помешать их проникновению в Россию. К числу самых усердных их распространителей принадлежали студенты. «Спасибо Герцену за его „Звезду", за его „Колокол". Это новый Мессия для нас!» -- писал товарищу петербургский студент Н. Н. Рашевский. Из «Колокола», по словам В. Линда, «значительная часть московского студенчества почерпала... свои мнения и о крестьянском вопросе и о текущей политике» .
Запрещенная литература пользовалась широким распространением среди студентов от сочинений Герцена и Огарева. Кружок консерваторов исчез, а социалистические учения, напротив, приобретали все большую силу. Стремясь освободиться от предрассудков, молодежь проникалась скептическим отношением к церковным догматам. «В молодом поколении распространяется неверие,-- сетовал Погодин.--...Студенты не ходят теперь слушать профессора, о котором знают, что ходит к обедне». В студенческой среде широко бытовали атеистические и материалистические взгляды. Росло критическое отношение к официальной идеологии, к существовавшей власти и ее представителям.
Главный интерес в то бурное время сосредоточивался на вопросах дня, которые поглощали внимание, нередко оттесняя на второй план учебно-академические. Современник уверял, что почти вся университетская молодежь разделяла освободительные стремления 60-х годов. По его словам, «всестороннее возрождение России и в особенности благо народное были у всех не только на языке, но и в уме и в сердце». Неослабное внимание привлекал к себе крестьянский вопрос. При социальной неоднородности студенчества отношение к существу дела было неодинаковым: наследники помещичьих латифундий и юноши из низов не могли испытывать один и те же чувства по этому поводу. Все же в массе студенчество было «на стороне самой широкой развязки крестьянского дела». Демократически настроенные молодые люди испытывали острую неудовлетворенность реформаторской деятельностью правительства, казавшейся им слишком медленной, вялой; росло убеждение, что желанная цель будет достигнута лишь тогда, когда народ «покажет кулак правительству или сам возьмется за дело». Молодежь с воодушевлением распевала революционные песни, проникнутые верой в близость крестьянского восстания. Конечно, не все были настроены столь радикально. Иные придерживались либеральных позиций.
Студенты живо интересовались ходом крестьянского дела. Уезжая домой, старались узнать, что могли, о работе губернских комитетов. Руководимый Унковским Тверской комитет снабжал желающих литографированными протоколами своих заседаний. Немало студентов присутствовало на московском дворянском собрании во время выработки адреса конституционного характера, на знаменитом дворянском собрании в Твери, признавшем несостоятельность Положений 19 февраля 1861 г. Реформа не удовлетворила студенчество и не вызвала с его стороны приветствий. Последовавшие затем крестьянские волнения укрепили в демократической части молодежи надежду на крестьянство как на опорную силу в будущем перевороте. Это, в свою очередь, послужило новым импульсом к усилению революционных настроений в среде студенчества и вовлечению его в революционное движение.
Годы общественного подъема и революционной ситуации ознаменованы многочисленными студенческими «историями»-- столкновениями студентов то с полицией или военными чинами, то с университетским начальством, то с преподавателями. Характерные черты этих выступлений -- чрезвычайно легкая воспламеняемость студенчества, его сплоченность, неизменная готовность поддержать товарищей, незамедлительный переход частных конфликтов в общеуниверситетские. Уходили в прошлое былые патриархальные отношения с инспекцией. Еще недавно бытовавшее в университетах грубоначальственное обращение с молодежью теперь вызывало единодушный отпор. Неповиновение властям росло. Студенты стали открыто протестовать против тех распоряжений инспектора, попечителя, самого генерал-губернатора, которые считали незаконными. Особую остроту столкновения принимали там, где начальство действовало прежними методами .
В начале 1857 г. казанские студенты освистали инспектора и попечителя, которым пришлось после этого выйти в отставку. Через несколько месяцев в Киеве в публичном месте (в театре) офицеру (полковнику!) пришлось сильно поплатиться за грубое обхождение с одним из университетских. Той же осенью в Москве студенты вступились за товарищей, избитых полицией. Их энергичный протест против беззакония вызвал широкий отклик в обществе: возмущение действиями полиции было общее. Правительство, еще не решавшееся тогда,- по выражению Чичерина, «натягивать вожжи», сочло нужным наказать особо «отличившихся» полицейских. Весной 1858 г. нашумела студенческая «история» в Харьковском университете. После ареста и высылки из города двух студентов по приказу генерал-губернатора Лужина и отказа университетского начальства ходатайствовать об их возвращении харьковские студенты решили протестовать, подав всем прошения об увольнении из университета. В течение одного дня в правление поступило 138 прошений. Только хитростью университетскому начальству удалось замять дело.
Страницы: 1, 2, 3, 4
