Монахи же, переселившись из обители в деревню Хутынь, жили, насколько это было возможно, прежней жизнью -- в частности, совершали регулярные богослужения, на которые собиралось довольно много людей. Долго «сходить с рук» это инокам не могло. В 1932 году их всех арестовали. Наказание оказалось скромным -- «всего» три года ссылки. Но это было только начало крестного пути. Дальнейшая участь большинства «участников антисоветской подпольной группы» неясна. Достоверно известен лишь год и обстоятельства смерти одного из них -- иеромонаха Виталия (Летенкова), Его расстреляли в 1937 году.
Сам монастырь в последующие годы оказался на грани полного разрушения. Справедливости ради стоит сказать, что виной тому в данном случае была не советская власть, а Великая Отечественная война. Бомбежки и артобстрелы причинили очень сильный ущерб древним строениям. Реставрационные работы начались в монастыре лишь в 1976 году, но еще в 1991 году, когда обитель передали Церкви, она представляла собой печальное зрелище. Первые насельницы, появившиеся здесь в 1994 году (а монастырь восстанавливается как женский), говорили, что почти не верили в возрождение монастыря. И тем не менее -- возрождение состоялось.
Нынешним гостям Хутынского монастыря трудно представить, в каком виде застали обитель первые ее насельницы в 1994 году. Их пятнадцатилетний труд не прошел даром -- сегодня монастырь встречает паломников во всем своем великолепии.
Долгое время было неизвестно, как выглядел старый Спасо-Преображенский собор, возведенный еще прп. Варлаамом. Летописи сообщают, что он был невелик и украшен фресками («храм каменный не велик подписан»). После исследований, проведенных 1981--84 годах группой археологов, облик и устройство древнего собора прояснились. Теперь мы знаем, что он представлял собой одноглавый крестово-купольный храм, с тремя алтарными апсидами. Такая конструкция была характерна для новгородских церквей того времени. Необычными представляются лишь восточные подку-польные опоры, имевшие уникальную для новгородского зодчества г-образную форму. Исследователи отмечают, что старый Спасо-Преображенский собор напоминал Петропавловскую церковь на Синичьей горе. Она сохранилась -- правда, стоит сейчас в лесах, и ее архитектурные особенности разглядеть затруднительно.
Дело не только в том, что Петропавловский храм тоже трехапсидный, четырехстолнный и с одной главой. Это, как уже говорилось, было типично для Новгорода. Гораздо важнее, что приблизительно совпадают габариты, толщина стен, форма западных столбов. Ученые установили также, что у обеих церквей одинаковы глубина заложения фундаментов и система кладки нижних частей стен. Учитывая то, что Спасо-Преображенский собор, согласно летописным свидетельствам, начал строиться как раз тогда, когда закончилось строительство Петропавловской церкви, можно предположить, что над обоими храмами трудилась одна артель.
Новый Спасо-Преображенский собор возводился в начале XVI века. Архимандрит Макарий (Миролюбов), автор обстоятельного «Археологического описания церковных древностей в Новгороде и его окрестностях», изданного в 1860-е годы, указывает: «Собор сей был построен монастырскою казною из камня и кирпича, квадратным, с четырьмя столбами внутри, с пятью главами над кровлею и с тремя полукружиями на восток». В 1515 году его освятили. Образцом для нового соборного храма послужил Успенский собор Московского Кремля. В XVI веке на Руси возводили довольно много подобных храмов. В Новгороде, незадолго до этого приведенном Москвой к повиновению, строительство «типично-московского» храма имело еще и политический характер.
Со всем тем, нельзя сказать, будто Спасо-Преображенский собор вовсе лишен новгородских черт. Искусствовед и археолог М.К. Каргер (1903--1976) совершенно справедливо отмечает, что существование новгородской архитектурной школы «не закончилось с падением политической независимости Новгорода». Еще раньше на это указывал архимандрит Макарий: «Судя по тому, -- писал он, -- что Спасо-Преображенский собор в Хутынском монастыре строился тогда, как Новгород находился под московскою державою и даже под управлением московского митрополита, надлежит принять, что он строен по образцу московских храмов. Но, с другой стороны, в архитектуре собора нет таких особенностей, коими он отличался бы от древних новгородских церквей, кроме разве того, что он построен без хор и вход в купол у него не с южной и западной стороны, а в алтаре с восточной».
«По описи 1642 года, -- продолжает архимандрит Макарий, -- собор был о пяти главах, обитых дубовою чешуею. На большой главе крест был деревянный, обитый медью золоченою, с яблоком также медным позолоченным, а на прочих главах кресты были железные. Вход в соборную церковь был с трех сторон. С западной стороны двери створчатые, обитые белым железом; с северной стороны двери были створчатые дощатые, обитые с одной стороны черным, а с другой внутренней белым железом, и при них дверцы были деревянные решеткою».
В 1646 году к Спасо-Преображенскому собору пристроили два придела -- Иоанно-Богословский с севера (он впоследствии был переосвящен во имя Архенгела Гавриила по просьбе вдовы Г. Р. Державина) и Покровский с юга. С запада была сооружена новая паперть, а главы собора вместо «дубовой чешуи» покрыли белым железом. В следующем столетии храм подвергался незначительным изменениям. В 1712--37 годах, при архимандрите Вениамине, был обновлен иконостас. В 1799--1802 годах в соборе настелили новый пол {«путиловскою плитою», как указывает архимандрит Макарий) и растесали окна. В 1835 году сочли нужным до основания разобрать Покровский придел (в документах не указывается, почему это было сделано). Возобновлен и украшен он был на средства Д. А. Державиной, вдовы поэта.
После Великой Отечественной войны Спасо-Преображенский собор находился в ужасающем состоянии. Обрушилась почти вся его верхняя часть, в стенах образовались проломы и трещины. На всем фасаде имелись выбоины от осколков снарядов. Всерьез говорилось о том, что легче построить новый собор, чем реставрировать старый. Но храм все же был полностью восстановлен, и сегодня он, как и века назад, поражает паломников своей величественной красотой.
К северо-западу от Спасо-Преображенского собора находится Варлаамиевская церковь. Впервые церковь во имя прп. Варлаама появилась в Хутынском монастыре в XIV веке, то есть еще до начала общецерковного почитания преподобного. Она была мала и не имела трапезной. В 1552 году, при игумене Гурии, вместо нее построили новый, более обширный, храм с просторной трапезой. Предполагается, что такой храм потребовался при введении в монастыре общежительного устава, согласно которому иноки должны были обедать вместе в определенное время и воздерживаться от вкушения пищи в кельях. Трапезные палаты строились обыкновенно на подклетах, где располагалась кухня. Необходимой принадлежностью монастырской трапезной была церковь.
В описи 1642 года о церкови прп. Варлаама говорится: «Церковь каменная во имя преподобного Варлаама чудотворца с трапезою... На церкви глава обита чешуею дубовою; крест на главе железной по краям призолочен. А церковь крыта тесом полатками».
С архитектурной точки зрения храм представляет собой вытянутый вверх куб с тремя алтарными апсидами в толще стены и одной главкой. Внутри храм разделен на два этажа. Церковь -- бесстолпная, и это важно отметить, потому что подобные трапезные церкви были вообще обычны для новгородских монастырей (достаточно вспомнить Никольскую церковь в Клопском монастыре и Сретенскую -- в Антониевом). Покрытие храма первоначально было позакомарным, но закомары впоследствии скрыли под четырехскатной кровлей. Помещение трапезной примыкает к храму с запада. Оно обширнее, чем сама церковь. Своды трапезной палаты опираются на два восьмигранных столба (а не на один, как это бывало чаще всего).
XX век не пощадил церковь преподобного Варлаама. К 1990-м годам, когда в монастыре вновь затеплилась монашеская жизнь, она подошла в полуразрушенном состоянии. На «реставрационной очереди» храм стоял не первым номером -- сначала важно было привести в порядок Спасо-Преображенский собор и жилые постройки. Еще в 2002 году сложно было разглядеть очертания этой строгой и сдержанной церкви за строительными лесами. Сейчас и храм, и трапезная восстановлены полностью.
Известно, что за долгую историю Хутынского монастыря на его территории сменили друг друга три колокольни. Первая, построенная на монастырские средства в 1445 году, была «не вельми высока и кругла яко столп, и не велика толко сажени единыя внутри и со олтарём; на ней же колоколы в верее бывали и прежних лет». Церковь в колокольне освятили во имя сщмч. Григория, просветителя Армении. К XVI веку, очевидно, эта колокольня обветшала, и в 1535 году напротив южных дверей Спасо-Преображенского собора возвели новую церковь-колокольню, получившую название «Хутынский столп» (она изображена на иконе «Видение пономаря Тарасия»). Церковь освятили также во имя сщмч. Григория Армянского. Сама она не сохранилась до наших дней, а вот описание ее в летописях осталось: «Яко околная стена, еже округ церкви, имея углов восемь, а двери пятеры, в высоту велми высока, на ней же в верее и колоколы уставиша».
Вторая церковь-колокольня высилась на фундаменте, сложенном из валунов. Кладка стен была кирпичной, на известковом растворе. Церковь опоясывалась галереей (именно она в летописи названа «околной стеной»). Относительно основного объема колокольни предполагают, что он состоял либо из поставленных друг на друга уменьшающихся восьмериков, либо представлял собой «просто столп». Наиболее вероятно, судя по всему, второе предположение.
Третья, ныне существующая, колокольня возводилась в монастыре в 1768--74 годах над южными воротами. Задумывалась она гораздо более высокой, но денег не хватило. Обратите внимание, что два нижних яруса весьма массивны и имеют почти одинаковую величину. Совершенно очевидно, что они рассчитаны на то, чтобы на них стояло еще два-три яруса. Вместо этого колокольня получила довольно «куцее» завершение. Разрыв между прекрасным первоначальным планом и его воплощением может быть объяснен тем, что в Хутынском монастыре в первое время после секуляризации монастырских владений еще не привыкли экономить и при составлении строительной сметы переоценили свои силы.
В работе над проектом колокольни, по-видимому, принимал участие архитектор Д.В. Ухтомский. Два ее нижних яруса, выполненные с большим вкусом и мастерством, говорят в пользу этой версии. Большое внимание специалистов привлекают также колонны, использованные в декоре колокольни. Провинциальные здания XVIII века декорировали колоннами крайне редко.
Во втором ярусе колокольни находился храм во имя пророка Илии. Теперь, после реставрации (а колокольня, как и прочие здания монастыря, очень пострадала в годы войны), он переосвящен во имя Новомучеников и Исповедников Российских.
В Хутынском монастыре похоронен Гаврила Романович Державин. В XX веке, щедром на трагические изломы истории, его могиле выпала непростая судьба, но ныне прах великого русского поэта вновь покоится в северном приделе Спасо-Преображенского собора.
На державинской могильной плите выбиты слова: «Под сим камнем сокрыт прах действительного тайного советника и разных орденов кавалера Гавриила Романовича Державина». Державин не был чужд жанру эпитафии. Известный факт: в 1800 году, незадолго до своей смерти, Суворов спросил гостившего у него поэта: «Какую же ты мне напишешь эпитафию?» -- «По-моему, много слов не нужно, -- отвечал тот. -- Довольно сказать: Здесь лежит Суворов». -- «Помилуй Бог, как хорошо!» -- воскликнул знаменитый полководец. Только эти три слова и присутствуют на его могиле в петербургской Александро-Невской Лавре. О себе Державин предполагал написать более пространно. Однажды, еще при императрице Екатерине II, он набросал вариант собственной эпитафии: «Здесь лежит Державин, который поддерживал правосудие; но, подавленный неправдою, пал, защищая законы». Строки весьма энергичные, но они так и затерялись в архиве поэта. А жаль -- характеристика-то говорящая. Державин, один из «екатерининских орлов», прошедший головокружительный путь от простого солдата до одного из высших российских сановников, действительно немало терпел за свою приверженность к правде и закону. Екатерина Великая, вознесшая его в 1783 году, после прочтения оды «Фелица» (Державину было тогда сорок лет), в конце своей жизни приказала ему лишь числиться в должности, «ни во что не мешаясь». Наследовавший ей Павел I, вызволив Державина из опалы, уже после короткого общения с поэтом велел тому сидеть в Сенате «смирно», обещая в противном случае «проучить». Сюжет повторился и при Александре I -- новый император сделал Державина министром юстиции, однако спустя год укорил его в «слишком ревностной службе» и отрешил отдел.
«Но почему же все-таки, похоронили Державина именно в Хутынском монастыре?»
«Новгородская» история поэта уходит своими корнями в 1794 год. 15 июля того печального года Гаврила Романович потерял свою первую жену, Екатерину Яковлевну (Плениру -- в семейном обиходе), которую горячо любил. Он сильно горевал, не находил себе места, ночами бродил в тоске по Петербургу. И... «чтоб от скуки не уклониться в какой разврат», решил жениться. Выбор его пал на Дарью Дьякову, дочь уже умершего к тому времени обер-прокурора Сената. Такое решение было вполне логичным -- Дашу Дьякову Державин знал еще подростком, она приходилась родной сестрой женам ближайших его друзей, поэта Василия Капниста и архитектора Николая Львова, приятельствовала с Екатериной Яковлевной Державиной. Последняя за год до своей смерти, надеясь спасти двадцатисемилетнюю Дарью от участи старой девы, пыталась сосватать ее за поэта Ивана Дмитриева, но получила отказ: «Нет, -- ответила предполагаемая невеста, -- найдите мне такого жениха, как ваш Гаврила Романович, тогда я пойду за него и надеюсь, что буду с ним счастлива». Дело, как видим, решилось естественным течением событий-- 31 января 1795 года Державин ввел в свой дом новую хозяйку. Любопытно, что согласие на предложение поэта эта серьезная молодая особа дала лишь после двухнедельного изучения державинских расходно-при-ходных книг, что многое говорит о ее характере и образе мыслей. «Таким образом, -- элегически замечает Державин в «Записках», -- совокупил свою судьбу с сею добродетельной и умной девицей, хотя не пламенною романическою любовью, но благоразумием, уважением друг друга и крепким союзом дружбы».
Спустя два года Дарья Алексеевна приобрела у своей матери новгородское имение Званка на берегу Волхова, в 55 верстах от Новгорода. С тех пор Державин ежегодно летом уезжал туда, а с 1803 года, после увольнения со службы, Званка и вовсе превратилась в своеобразную «доминанту» его жизни. К концу 1800-х годов имение преобразилось. «Державинский» облик усадьбы создал по просьбе поэта архитектор Николай Львов. Деревянный дом сменился каменным, его дополнили многочисленные хозяйственные постройки, теплицы, оранжереи, ткацкая фабрика, а вокруг раскинулся живописный парк. К реке спускалась лестница, перед домом бил фонтан, в сам дом вода подавалась при помощи специальных машин, на балконе стояли чугунные пушки, выстрелами из которых приветствовали гостей.
Хозяйством Державин практически не занимался -- все заботы подобного рода взяла на себя Дарья Алексеевна.
Ее стараниями были прикуплены еще несколько деревень, и поместье протянулось на девять верст вдоль Волхова. Званский быт Державин в несколько раблезианских тонах изобразил в известном стихотворении «Жизнь Зван-ская», посвященном епископу Старорусскому и викарию Новгородскому Евгению (Болховитинову). Это оттуда: «Дыша невинностью, пью воздух, влагу рос,/Зрю на багрянец зарь, на солнце восходяще,/Ищу красивых мест между лилей и роз,/Средь сада храм жезлом чертяще...»
Владыка Евгений (впоследствии епископ Вологодский, епископ Калужский, архиепископ Псковский, митрополит Киевский и Галицкий) появился в Новгороде в начале 1804 года. Великий книжник, он, помимо исправления собственно церковных должностей, много занимался изучением древностей, В Новгороде архиерей, кроме того, приступил к составлению светского «Словаря российских писателей», и ему понадобились сведения о Державине. Граф Хвостов посоветовал викарию обратиться напрямую к поэту, сказав, что тот обитает неподалеку от Новгорода. Епископ Евгений написал поэту письмо, затем съездил к нему в гости в Званку--и понемногу завязалась крепкая, несмотря на большую разницу в возрасте, дружба, продлившаяся до самой смерти Державина. Летние месяцы владыка проводил в Хутынском монастыре -- эта древняя обитель ему пришлась по душе. «Театр мой -- целый сад, музыка -- птичек хоры,/Мой пышный двор -- друзей любезных разговоры...» -- цитируем его собственные стихи. Вскоре он сообщил графу Хвостову об ответном визите Державина в Хутынь. До 1808 года, когда епископа Евгения перевели в Вологду, Гаврила Романович посещал обитель еще несколько раз. Сидя на балконе архиерейского дома и любуясь прекрасными видами, он не однажды говорил о том, что хотел бы «навсегда остаться здесь».
Это желание было исполнено. 8 июля 1816 года Державина не стало. Его тело перевезли на лодке в Хутынский монастырь. Похоронили поэта в приделе Спасо-Преображенского собора. Дарья Алексеевна пережила мужа на 26 лет. В 1842 году она легла в монастырскую землю рядом с ним.
По завещанию, ею подписанному, большая сумма определялась в качестве фонда именных стипендий для недостаточных студентов Казанского университета (Державин был из казанских дворян). На другое пожертвование учредили в Москве приют для освободившихся из заключения. Основной же капитал в 150 тысяч рублей и новгородское имение со всеми угодьями уступались духовному ведомству для устроения в Званке женского монастыря и училища для девиц.
В силу разных обстоятельств, последнее пожелание Дарьи Алексеевны довольно долго оставалось неисполненным. Званка тем временем приходила в ветхость. Уже в 1863 году академик Я. Грот, побывавший в этих местах, рисовал печальную картину: «Плывя по Волхову, вы тщетно стали бы искать на возвышенном его берегу жилище поэта, двухэтажный дом с мезонином... Теперь ничего уже нет... Все здесь тихо, пустынно, мрачно». Тем не менее, в 1869 году Званско-Знамен-ский женский монастырь (и училище при нем) был открыт и благополучно просуществовал до революции.
В советскую эпоху не повезло как Хутынскому монастырю, так и Званке. Во время ожесточенных боев времен Великой Отечественной войны они были практически стерты с лица земли. Но если Хутынский монастырь в 1990-е годы возродился --буквально из пепла, -- то Званки как таковой по-прежнему нет на карте Новгородской области. Исполнилось держа-винское пророчество из «Жизни Зван-ской»: «Разрушится сей дом, засохнет бор и сад...» Правда, в 1993 году, когда праздновалось 250-летие со дня рождения поэта, на Званском холме установили памятник. ОСВЯТИЛ сто архиепископ Новгородский и Старорусский Лев.
Прах Державина из оскверненной обители в 1959 году перенесли в Новгород, и на протяжении 34 лет он покоился в Новгородском кремле. А в 1993 году, накануне второго рождения Хутынского монастыря, вернулся на прежнее место -- под своды соборного храма обители.
Она очень отличается, нынешняя Хутынь, от той, что была здесь и двести, и двадцать лет назад. От монастыря двухсотлетней давности ее отличает состав насельников -- теперь это женская обитель. А двадцать лет назад здесь были руины. Теперь их нет
Сколько паломнических и туристических автобусов останавливается каждый день у стен Хутынского монастыря? Никто не считал. Но -- много. Пожалуй, в Новгороде только Юрьев монастырь со своим знаменитым Георгиевским собором может сравниться с Хутынской обителью по количеству посетителей. При этом интересно, что никакой суеты (на сторонний взгляд, конечно, а уж каково сестрам оно приходится, не нам знать) эта людская река в стены обители не вносит. Люди словно растворяются в том, что их окружает. Смиренно стоят в очереди к раке преподобного Варлаама Хутынского, неторопливо идут к горке с часовней. Гид, конечно, начеку-- время, как всегда, поджимает. Но в Хутынском монастыре, кажется, просто невозможно торопиться и толкаться локтями, пробираясь к подсвечнику возле чтимой иконы. Многие из тех, кто побывал здесь однажды, потом возвращаются сюда. Уже не на туристическом автобусе. Сами. Пожить, поработать. Причем среди таких жильцов-работников -- не только женщины, но и мужчины. Мужские руки в монастыре нужны. Сестрам трудно управляться со всем в одиночку.
Когда мать настоятельница говорит с бодрой улыбкой: «Работаем, как лошади», -- не многие понимают, что это не просто «фигура речи». А на самом деле -- именно «как лошади». У монастыря большое хозяйство. С одними только коровами сколько дела. С утра до вечера приходится крутиться-поворачиваться. Да и восстановление былой красоты монастыря требует от сестер самоотверженного труда.
Настоятельница монастыря, мать Алексия (Симдянкина), до игуменства в Варлаамиевом монастыре была насельницей Пюхтицкого Свято-Успенского женского монастыря, единственной действовавшей женской обители на всем пространстве СССР. На игуменство в Хутынском монастыре ее благословил владыка Лев. Тогда, в 1994 году, монашеская община Хутынской обители состояла всего из четырнадцати монахинь и послушниц. Сегодня их в несколько раз больше.
За те пятнадцать лет, что сестры благоустраивают обитель, здесь произошли разительные перемены. Если раньше невозможно было, не ужасаясь, взирать на то, что сделала с древнейшим монастырем злая воля людей, то теперь обычным восклицанием паломника, впервые попавшего на Хутынь, бывает: «Какая красота!» Красота эта дается нелегко. Труды насельниц, пожертвования благотворителей и, конечно, молитвы преподобного Варлаама помогают возрождать Хутынский монастырь.
Но не только «красотой» заняты сестры. Монашествующие всегда помнят, что стремление к внешнему благолепию никогда не должно входить в конфликт с необходимостью монашеского делания -- молитвы, прежде всего. Молитвенная жизнь в Хутынской обители напряженная, начинается она каждодневно с половины седьмого утра общей утренней молитвой и заканчивается поздно вечером келейным правилом.
Страницы: 1, 2
