Иконоборство этого периода точнее было бы назвать почитаниеборством. Оно начато до богословского «ниспровержения» иконы; государство, преследуя свои интересы, о которых упоминалось выше, просто воспользовалось удобным моментом. Внутрицерковное иконоборство в это время еще только готовилось теоретически обосновать иконоборческие взгляды (первое направление борьбы).
На втором этапе государственная власть не менее активно, чем на первом, действовала в третьем и четвертом направлениях. Первое направление хотя и сохранило актуальность, но потеряло остроту: иконоборцы высказались на своем «соборе» (на Эльвирском соборе в Гренаде, ок. 300 г.), где было принято постановление против стенной живописи в церквах. Правило 36) Карташёв А.В. Указ.соч. - М., 1994. - С.457., а Вселенский Собор дал достойный ответ на это выступление.
На церковном уровне иконоборцы стали склоняться к почитаниеборству (второе направление), а не собственно иконоборству: икона не изгонялась из храма, а перемещалась на высоту, недоступную для лобызания. Этот сдвиг в иконоборстве произошел под влиянием как постановлений VII Вселенского Собора, так и упорного противостояния на богословском и официально-церковном уровнях защитников икон -- не столь многочисленных, сколь боговдохновенных, пламенных и бескомпромиссных.
VII Вселенский Собор еще раз признал двойственность искусства: нужно «иметь в виду цель и образ, каким совершается произведение искусства». Есть «низкое» искусство, которое отвлекает человека «от цели заповедей Божиих», и оно должно быть решительно отвергнуто. Но есть искусство благочестивое и добродетельное, внушенное Богом, оно «достохвально», «достойно» и должно быть принимаемо Церковью.
Начиная с этого времени, постепенно вырабатывается и совершенствуется особый иконописный художественный язык, во многом противоположный реализму и сенсуалистичности античной живописи и, отчасти, иконописи доиконоборческого периода.
Обвинения иконоборцев в использовании языческого искусства для изображения Христа и христианских святых, а также указание на "нечестивость" иконописцев, почитателями были приняты к сведению, и в дальнейшем, с одной стороны, совершенствуется художественный язык иконы путем отказа от остатков натурализма и чувственности в изображении лица и тела на иконе во имя строгости, аскетизма и каноничности (в рисунке, композиции, цвете), во имя создания совершенно иного, особого искусства, призванного свидетельствовать не о мире сем, а о Царстве Небесном.
С другой стороны, к иконописцам начинают предъявляться более строгие, чем прежде, требования в отношении их личного благочестия, семейной жизни, общественного поведения. Еще одним важным деянием Собора было косвенное утверждение почитания икон вне зависимости от их художественных достоинств. В соборном послании Феодора, святейшего патриарха Иерусалимского, зачитанном на Соборе, говорится: «...Хотя бы честные иконы были делом и неискусной кисти, их следует почитать ради первообразов». Это, конечно, не означает, что любое изображение святых может стать иконой и почитаться как икона (изображение может быть и богохульным).
Собор хочет лишь подчеркнуть, что и неумелая кисть при искренней вере и благочестии, при содействии Святого Духа способна создать истинную икону, возводящую к Первообразу. Практика свидетельствует, что среди множества особо почитаемых церковным народом чудотворных икон, есть образa, которые не отличаются высокими -- собственно художественными -- достоинствами, и это вовсе не мешает ни чудотворениям, ни почитанию этих икон. Также и у многих святых Православной Церкви мы находим часто самые незатейливые с художественной точки зрения келейные моленные иконы.
Простота их не мешала святым молиться перед этими образaми пламенной молитвой, не помешала возрасти до святости. И напротив, кисть, достигшая высоких результатов в своем ремесле, в руках живописца с потемненными духовными очами не способна создать образ, сквозь который "просвечивал" бы Первообраз.
Конечно, в идеале подразумевается возможность, желательность и даже необходимость совпадения высокого внутреннего духовного устроения иконописца и не менее высокого художественного мастерства. В богословских спорах иконопочитателей и иконоборцев сформировались и были догматически выражены духовные основы иконописания и иконопочитания. Тут будет уместно привести и сам текст Догмата о иконопочитании 367-ми отцов Седьмого Вселенского Собора, Никейского:
«Храним не нововводно все, писанием или без писания установленные для нас Церковные предания, от них же едино есть иконного живописания изображение, яко повествованию Евангельския проповеди согласующее, и служащее нам ко уверению истинного, а не воображаемого воплощения Бога Слова, и к подобной пользе. Яже бо едино другим указуются, несомненно едино другим уясняются.
Сим тако сущим, аки царским путем шествующе, последующе Богоглаголивому учению Святых Отец наших и преданию Кафолическия Церкве, (вемы бо, яко сия есть Духа Святого в ней живущего), со всякою достоверностию и тщательным рассмотрением определяем: подобно изображению честного и животворящего Креста, полагати во святых Божиих церквах, на священных сосудах и одеждах, на стенах и на досках, в домах и на путях честные и святые иконы, написанные красками и из дробных камений и из другого способного к тому вещества устрояемые, якоже иконы Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, и непорочныя Владычицы нашея святыя Богородицы, такожде и честных ангелов, и всех святых и преподобных мужей.
Елико бо часто чрез изображение на иконах видимы бывают, потолику взирающии на оныя подвизаемы бывают воспоминати и любити первообразных им, и чествовати их лобызанием и почитательным поклонением, не истинным, по вере нашей, Богопоклонением, еже подобает единому Божескому естеству, но почитанием по тому образу, якоже изображению честного и животворящего Креста и святому Евангелию и прочим святыням фимиамом и поставлением свечей честь воздается, яковый и у древних благочестный обычай был.
Ибо честь, воздаваемая образу, преходит к первообразному, и покланяющийся иконе поклоняется существу изображенного на ней. Тако бо утверждается учение Святых Отец наших, сиесть предание Кафолическия Церкве, от конец до конец земли приявшия Евангели».
Решения собора наконец дало ясность и прочное догматическое основание иконопочитанию. До этого использование икон для молитвы, в литургических целях, для украшения храма и жилища считалось естественным и было стихийным, а практика иконопочитания как бы не нуждалась в богословско-теоретическом осмыслении и обосновании. Церковь нашла силы для богословской победы над болезнью иконоборства.
Иконопочитание было восстановлено -- 843 год -- и стало уже не стихийным, а сознательным выражением Православия. Сразу после иконоборческого кризиса патриарх Фотий формулирует разграничения между светской и духовной властью, и в качестве антитезиса императорским претензиям постановляет для патриарха: «Патриарх есть живой и одушевленный образ Христа, который словом и делом предопределяет истину. Цель патриарха -- сохранить в благочестии и скромности жизнь тех, кого получил от Бога» Флоровский Г., протпр. Византийские отцы V-VIII в. - Париж, 1933. - С.248..
Глава III Учение Церкви об иконопочитании
догмат иконопочитание иконоборчество
Кроме религиозных различий, делящих византийское общество в VIII-IX веках на два враждующих стана, между враждующими партиями существовало и глубокое различие в самом характере, основе мышления, различие, из-за которого эти партии с самого начала не могли понять друг друга.
Само понятие «икона» в представлении иконоборцев преломлялось совершенно иначе по сравнению с представлениями иконопочитателей, потому что «икону», о которой шел спор, иконоборцы и иконопочитатели понимали по-разному. Профессор Г.Острогорский считает, что иконоборцы в своем мышлении исходили из определенных представлений восточно-магического характера и не видили различия между божеством и его изображением Острогорский Г. Гносеологические основы спора об иконах. - Прага, 1928. - С.48. .
Император Константин V Копроним дает определение понятие «икона», давая этим возможность установить, чем была и чем должна быть «икона» в представлении иконоборцев. Через это понятие раскрываются гносеологические основы иконоборческого мышления и дается возможность сравнения с мышлением православных иконопочитателей, имеющим совсем другие основы.
По мнению Константина, истинная икона должна быть единосущна изображенному на ней лицу. Для православных икона не только не была единосущна своему первообразу или тождественна ему, какой, по мнению иконоборцев, она должна была быть, напротив, согласно православным апологетам святых икон, в самом понятии иконы заключается сущностное отличие между образом и его первообразом.
Для православных было совершенно неприемлемо утверждение иконоборцев, что икона и изображенный на ней объект должны быть тождественны. Со свойственным ему темпераментом Святой Федор Студит говорит: «Никто не будет так безумен, чтобы истину и ее тень,… архетип и его изображение, причину и следствие считать тождественными по существу» Послание патриархов Восточно-кафолической Церкви о православной вере / Догматические послания православных иерархов XVII-XIX веков, о православной вере. - Москва, 1900. - С.189..
Установка Константина: «Если икона истинная, то она должна быть единосущна изображаемому» -- диаметрально противоположна утверждению православных: «Одно -- икона, другое -- изображаемый», «отличается по существу, потому что, если бы она ничем не отличалась, то она не была бы и иконой…».
Исходя из того же догмата IV Вселенского Собора, иконопочитатели указали на главную ошибку иконоборцев. Второе Лицо Пресвятой Троицы -- Бог Сын и Слово -- воплотившись и вочеловечившись, т.е. приняв не только человеческую плоть, но и человеческую душу, пребывает и познается в двух естествах, но в одной Ипостаси.
Иконоборцы же разделяли две нераздельно и неслиянно соединенные в Богочеловеке природы тем, что способность являться образом (описуемость) относили лишь к человеческой природе Христа, а за Его божественной природой оставляли неописуемость, неизобразимость, неиконичность.
Можно также сказать, что иконоборцы сами «сливали» две природы, протестуя против надписания на иконе «Христос», ибо полагали, что такое надписание свидетельствует о монофизитском понимании соотношения двух естеств в Богочеловеке, т.е. «поглощении» человеческого Божественным. Но именование Богочеловека «Иисусом Христом» относится к Его Ипостаси, а не к природе.
Иконоборцы же никак не хотели или не могли постичь возможность полного единства при наличии различий, что, в соответствии с халкидонским догматом, было очевидно для иконопочитателей: во Святой Троице одна природа и три Ипостаси; во Христе -- две природы в одной Ипостаси. Иисус Христос -- Образ Ипостаси, а не Образ природы. Следовательно, и изобразить Иисуса Христа иначе, чем в Ипостаси, -- в нераздельности и неслиянности Бога и человека -- невозможно.
На иконе изображается не природа, а Ипостась; изображается не Иисус человек (одна природа) и не Сын Божий, Логос (другая природа), а Иисус Христос Богочеловек (Ипостась), пребывающий Богочеловеком и по восшествии к Отцу, в седении одесную Его, как неоднократно подчеркивалось на VII Соборе. Впоследствии эта мысль была выражена двумя надписаниями на иконе Спасителя: в крестчатом нимбе пишется имя Божие, имя Пресвятой Троицы и, следовательно, имя Сына Божия, открытое в Ветхом Завете Моисею, а по сторонам Лика -- Иисус Христос, имя Сына человеческого.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
