С 1991 по 1995 гг. Вашингтон склонялся к политике унилатерализма, предпочитая решать проблемы международной (в т.ч. европейской безопасности), минуя коллективные механизмы НАТО, которые, с точки зрения американского руководства, все еще не были приспособлены к адекватному реагированию на кризисные ситуации постбиполярной эпохи, подобно конфликту на территории бывшей Югославии.
Начиная с 1995 г., политика односторонних действий постепенно уступила место «подчеркнутому мультилатерализму» в рамках НАТО, которая вновь была поставлена в центр системы координат трансатлантического партнерства. Урегулирование конфликта в Боснии способствовало американским усилиям, направленным на трансформацию Альянса из оборонительного блока в нечто наподобие организации коллективной безопасности с более широкими функциями, которая, по замыслу «проевропейски» настроенных лидеров администрации Б. Клинтона, была призвана лучше служить интересам союзников.
Именно пространственная экспансия НАТО, причем как в географическом (принятие новых членов и расширение зоны ответственности), так и функциональном плане (расширение спектра задач), создала почву для конфликтов внутри самого блока. Альянс стал хуже управляемым как в политическом, так и в военном отношениях.
Война в Югославии 1999 г. ознаменовала собой начало нового, третьего по счету этапа развития внутринатовских отношений. Из конфликтов на территории бывшей Югославии США и Европа вынесли для себя различные уроки. С одной стороны, операция «Союзническая сила» может в определенном смысле слова рассматриваться как «подлинно союзнический», т.е. многосторонний акт, основанный на взаимном согласии членов Североатлантического Альянса, принимавших хотя бы де-юре равное участие в планировании и руководстве военной кампанией. Однако, наряду с этим обстоятельством невозможно не учитывать и другую реальность: для европейских стран-членов НАТО вмешательство в конфликт стало неудачной попыткой доказать Вашингтону свою надежность в качестве союзников и убедить заокеанского партнера в дальнейшей целесообразности вовлечения США в конфликты высокого уровня интенсивности на коллективной основе[18].
Американский подход применительно к планированию и проведению антитеррористической операции в Афганистане осенью 2001 г. принципиально отличался от политического курса, избранного США во время натовской кампании в Косово весной 1999 г. В Вашингтоне допускали мысль о возможности использования, при определенных обстоятельствах, бюрократического механизма НАТО, если речь идет о безопасности европейского континента (как в случае с Югославией). Однако подобный принцип мог применяться только в европейском контексте, так как Вашингтон исключил возможность превращения внутренней безопасности США в предмет политического торга c другими странами.
В предыдущие десятилетия США выступали гарантом защиты Европы посредством вовлечения ее в американоцентричную систему многосторонних обязательств, различных институтов и режимов безопасности. Любые американские действия в военно-политической сфере, так или иначе, просчитывались на предмет возможных негативных последствий для европейских партнеров Америки по Североатлантическому Альянсу. Однако, концепция «абсолютной безопасности», делающая упор не на коллективных, а на национальных механизмах защиты американской территории, как бы отделила США от трансатлантической системы обороны, создав возможность действовать «без оглядки» на партнеров по НАТО. В итоге взаимные американо-европейские обязательства в этой сфере оказались в значительной мере нивелированными. Действия Вашингтона вызвали объяснимое беспокойство западноевропейских партнеров США, поскольку такая политика явно шла вразрез с евроатлантической стратегией Америки прежних лет, нацеленной на слияние западноевропейской и североамериканской систем безопасности в единое целое.
Вместе с тем, просчеты во внешней и оборонной политике, со всей очевидностью проявившиеся в Афганистане и Ираке, привели американское руководство к осознанию необходимости улучшения отношений с традиционными союзниками и международными институтами, без которых глобальная стратегия США неосуществима.
В конкретной политике определенная «реставрация многосторонности» проявилась еще раньше, когда в 2003 г. Пентагон передал руководство операцией в Афганистане объединенному натовскому командованию, расположенному в Европе. На Саммите НАТО, проходившем в июне 2004 г. в Стамбуле, главами государств членов Альянса было принято совместное заявление по Ираку, которое стало, по сути, первой серьезной американской попыткой расширить рамки многостороннего трансатлантического сотрудничества путем постановки на повестку дня в НАТО вопроса об участии (пусть и ограниченном) Организации Североатлантического договора в постконфликтном восстановлении Ирака.
Таким образом, к концу первого срока пребывания Дж. У. Буша на посту президента США, отказ американской администрации от «подчеркнутого унилатерализма» в пользу «прагматичного мультилатерализма» стал очевиден. По расчетам американской администрации крен в сторону многосторонности должен был стать одним из путей, который позволил бы возложить часть американского бремени по разрешению кризисов не только на партнеров, но и на международные институты (ООН и НАТО), с целью придания большей легитимности действиям Соединенных Штатов Америки.
Нельзя упрощать и проблему, касающуюся сравнения экономических потенциалов США и Западной Европы, в частности стран Евросоюза. Эта проблема становится понятнее, если ее рассмотреть в историческом ракурсе. Прежде всего бросается в глаза очевидный факт: преимущества США в темпах экономического роста более всего проявились в годы Первой и Второй мировых войн, принесших огромные потери европейской экономике. Наиболее перспективным из предпринятых проектов европейской политики, способным существенным образом повысить роль Европы в геополитическом процессе, является в первую очередь решение о расширении ЕС. Разумеется, этот процесс должен быть максимально взвешенным и осторожным. Но он уже приобрел необратимый характер и обязательно станет ощутимым фактором дальнейшей консолидации европейских наций. В этой связи имеет значение следующее: несмотря на существующие сложности, все конструктивнее становятся отношения ЕС и Украины, которая занимает одно из ключевых мест на Европейском континенте и искренне пытается внести свой посильный вклад в развитие общеевропейской интеграции, становление Большой Европы как целостной геополитической величины.
Ныне Евросоюз — одна из самых мощных интеграционных зон мира. ЕС объединяет страны с населением 370 млн. чел. Его экономический потенциал почти такой же, а по отдельным направлениям превышает экономический потенциал США. Он определяется следующими параметрами: ВВП — около 10 трлн. долл., 22% мирового промышленного производства. ЕС неустанно прогрессирует. Это касается прежде всего социальной политики, где не только сохраняются, но и углубляются принципы социально-рыночной экономической политики, внедренной в послевоенные годы в Германии одним из известнейших экономистов Запада, канцлером этой страны Л. Эрхардом.
Еще в 1989 году Европейским Союзом была утверждена Хартия основных социальных прав трудящихся Сообщества. Следующим шагом отработки базовых принципов общей социальной политики стало принятие в 1993 году Белой книги «О возрастании конкурентоспособности и занятости: раздумья для Союза». На Маастрихтском саммите 1992 года социальную политику выделили в самостоятельное направление деятельности ЕС, а в 1997-м соответствующий Протокол стал составной частью Амстердамского договора о Европейском Союзе.
Для западноевропейской модели экономики характерна также более высокая в сравнении с США степень открытости. На протяжении почти всей своей истории США были страной высоких протекционистских тарифов. Особенно это касается 20-х годов, а также послевоенного периода, когда решался вопрос о стимулировании внутреннего рынка. Ныне ЕС является неоспоримым лидером мировой торговли, обеспечивает почти 40% мирового экспорта, тогда как США — менее 12,3% (в 1948 году — 22%).
Страны ЕС занимают господствующие позиции и в экспорте капитала, они являются, по сути, определяющим инвестиционным центром мировой экономики. Если в 1967 году США обеспечивали 50,4% мирового объема прямых инвестиций, то в 1999-м лишь одна страна Европы — Великобритания — инвестирует больше, чем американские инвесторы. На протяжении 90-х годов пять самых больших европейских инвесторов — Германия, Великобритания, Франция, Нидерланды и Швеция — обеспечивали 80% общего объема экспорта иностранного капитала.
Также важно учитывать и значительно более высокую самодостаточность экономической системы ЕС в сравнении со США и Японией. Если в 1958 году на внутреннюю торговлю стран Европы приходилось всего 36% внешнего товарооборота, то ныне — 62—65%. И наоборот, наиболее уязвимой стороной США является их все возрастающая зависимость от геополитической ситуации, в частности и мировой конъюнктуры[19].
Последние десятилетия характеризуются существенным прогрессом европейской банковской системы. Дают о себе знать ее более глубокая дифференциация, наличие значительно более широкого, нежели в США, рынка свободных финансовых ресурсов. Убедительным свидетельством этого является следующая статистика: в 1998 году в странах ЕС и Швейцарии было сосредоточено 38,9% всех мировых банковских депозитов, тогда как на США приходилось всего 14,4%. Соответствующая динамика подтверждается и соотношением валютных резервов: в странах еврозоны они почти в четыре раза выше, чем в США.
Нельзя упрощенно подходить и к сравнению научно-технических потенциалов США и Европы, хотя преимущества Америки в этой сфере остаются неопровержимыми. Тем не менее логика постиндустриального развития в большей мере отвечает базовым принципам европейской экономики, прежде всего модели не сугубо рыночной, а социально-рыночной экономики, сформировавшейся и усовершенствовавшейся на территории Западной Европы.
Среди других геополитических проектов европейской стратегии выделим следующие.
Во-первых, создание общеевропейской валюты. Это один из самых весомых факторов, который при условии грамотной денежно-кредитной политики способен подорвать экономические устои однополярной структуры современного мира и повлечь за собой образование многополярной хозяйственной международной среды.
Во-вторых, ситуация развивается таким образом, что уже в ближайшей перспективе Европа может превратиться в признанный центр мировой экологической политики. Это также очень важный фактор укрепления ее геополитических позиций, ведь современный цивилизационный прогресс без эффективной экологической составной не имеет и не может иметь перспективу.
В-третьих, конструктивность отношений со странами «третьего мира». Большинство из них все более разочаровываются и в американской модели развития, и в политике США по отношению к соответствующим государствам. Подчеркнем: Европейский Союз и США, по сути, воплощают две качественно различные между собой стратегии взаимодействия западной цивилизации с внешним миром. В соответствии со своими базовыми принципами страны ЕС стремятся максимально поддержать устойчивый экономический и социальный прогресс развивающихся стран. Только в 1999 году они направили на программы соответствующей помощи упомянутым странам 26,8 млрд. долл. — в три раза больше, чем США. По данным Дж.Сороса, в 2000 году часть донорской помощи составляла лишь 0,1% ВВП США. По этому показателю США занимают последнее место среди развитых стран[20].
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7
