Принуждение к избыточному труду - абсолютно необходимый элемент всей человеческой истории. Речь идет именно о формах внешнего принуждения, из которых известно три: прямое принуждение - рабство, смешанное - феодализм, и косвенное - капитализм. Из этих трех форм Поршнев занимался, главным образом, второй. Проблема состояла в том, что в условиях феодализма одного косвенного принуждения к труду оказывается недостаточно и оно дополняется прямым - так называемая неполная собственность на работника.

Глава 2. Наука о человечестве Б. Ф. Поршнева

Сам Поршнев считал предметом своей основной специальности проблематику антропогенеза. В предисловии к главному труду Б. Ф. Поршнева, подводящего итог его исследования в области антропогенеза и намечающим программу дальнейших исследований - «О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии)», Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории… Н. Момджян и С. А. Токарев пишут: «Какая же из всех этих разнообразных областей знания стояла в фокусе научных интересов Б. Ф. Поршнева? Как бы ни смотрели на это другие, сам автор считал, что именно содержание этой, предлагаемой вниманию читателей книги выражает наиболее глубокий, наиболее важный для него самого слой научного мышления -- основу его философского мировоззрения. Эту область можно сокращенно назвать (и автор ее так и называет) «проблемы палеопсихологии». Момджян Н. и Токарев С. А. Указ. соч. С. 7 - 8.

Б. Ф. Поршнев отчетливо понимал двусмысленную роль специальных наук в изучении проблем антропогенеза. Палеоантропологи, палеонтологи и палеоархеологи - едва ли основные «легитимные» исследователи происхождения человека - были крайне поверхностно знакомы с серьезными научными результатами, полученными в зоологии, психологии, нейрофизиологии, социологии. Для того, чтобы прорвать этот замкнутый круг, Поршнев решительно взялся за восполнение названных выше пробелов.

По мнению Поршнева, два ложных постулата мешали серьезному научному прорыву в исследовании антропогенеза. Поршнев Б.Ф. Возможна ли сейчас научная революция в приматологии? // Вопросы философии. 1966. № 3. С. 113 - 116.

Во-первых, убежденность в том, будто археологические остатки жизнедеятельности ископаемых гоминид доказывают наличие у них абстрактно-логического (понятийного), творческого мышления, а значит и признание людьми не только неоантропов, но также палеоантропов (неандертальцев) и даже еще более древних видов. У этого постулата два главных корня - миф об охоте на крупных животных как основном занятии человеческого предка и миф об изобретении им огня.

Во-вторых, убежденность в том, что эволюционная форма, предшествовавшая Homo sapiens'y, вымерла, исчезла с лица Земли тотчас после появления этого последнего.

Кратко изложить содержание этой книги практически невозможно - настолько разнообразны и сложны поднимаемые автором проблемы. Они и сложны, и спорны. Но если все-таки попытаться выделить в содержании книги ее лейтмотивы, их можно свести к следующим.

Говоря о специфической особенности человека, автор считает таковой только истинно человеческий труд, т. е. труд, регулируемый речью, непосредственно с ней связанный. Именно речь делает возможным труд как специфически человеческую, сознательную, целесообразную деятельность. Поэтому ни прямохождение, ни производство простейших орудий, согласно автору, не являются еще признаками человека. Что касается предков человека от австралопитека до неандертальца, то их автор относит, согласно классификации Карла Линнея, к семейству троглодитид. Представители этого семейства производили элементарные орудия, пользовались огнем, обладали прямохождением, но у них не было речи, поэтому их нельзя назвать людьми, а их совместную жизнь - обществом. Вот поэтому-то загадка возникновения человека сводится к объяснению возникновения человеческой речи.

Специальная глава посвящена феномену речи, которому придается роль важнейшего регулятора человеческого поведения, детерминанты на пути преобразования предчеловеческих уровней жизнедеятельности в истинно человеческие. Психофизиологическим коррелятом такой регуляции служит вторая сигнальная система. Этому понятию автор придает особое значение, поскольку в психофизиологическом плане вопрос о становлении человека трансформируется им в вопрос о преобразовании первой сигнальной системы во вторую. По сути, Поршнев доказал, что в библейском «В начале было слово» куда больше материализма, чем в ссылках на «труд», «коллективную охоту» и т. п.

Второсигнальное взаимодействие людей складывается из двух главных уровней и в свою очередь делится на первичную фазу - интердиктивную и вторичную - суггестивную. Проведенные членения позволили ученому подойти к раскрытию тонкого и сложного процесса генезиса второсигнальных связей между индивидами. Раскрывая действие механизма суггестиии, Б. Ф. Федорову по существу присоединяется к концепции социального происхождения высших психологических функций человека, развитой известным советским психологом Л. С. Выготским применительно к психическому развитию ребенка. По мнению Б. Ф. Поршнева, механизм «обращения к себе» оказывается элементарной ячейкой речи-мышления. Дипластия - элементарное противоречие мышления - анализируется автором как выражение исходных для человека социальных отношений «мы -- они».

Провозглашая необходимость преодоления зоологических предрассудков, Поршнев писал: «Спор пойдет не о фактах, ибо большинство фактов палеоантропологии и палеоархеологии обладает высокой степенью надежности, а об очках, через которые привыкли смотреть на эти факты». Нет никаких оснований считать наличие огня и каменных орудий признаком появления «человека». Только неоантроп может быть признан человеком в точном смысле слова.

Человеческая культура, по Поршневу, выросла из дивергенции палеоантропов и неоантропов, из необходимости последним, взаимодействуя с первыми, все более уходить от навязанных им форм взаимодействия. Анализ данных зоологии (начиная с Дарвина) о различных формах видообразования приводит Поршнева к выводу о своеобразном «стихийном искусственном» отборе, лежащем в основе дивергенции.

Конечно, некоторые положения, выдвинутые Б. Ф. Поршневым, бывает трудно осознать и принять человеку, уверенному в том, что он - венец творенья. Утрируя, ученый утверждает, что своим появлением на земле мы обязаны некоему отвратительному животному, которое специально вывело нас искусственным отбором для выполнения единственной функции - служить ему кормовой базой! И, скажем, не только инициация-калечене подростков в первобытных племенах, но и красивый обычай дарить цветы является всего лишь результатом глубокой и длительной трансформацией нашей древнейшей и совсем не красивой основной функции - преподносить в качестве «подарка» неким мерзким животным собственных детей, производимых для этого на свет в большом количестве и собственноручно убиваемых?

А, следовательно, все общечеловеческие ценности, как религиозные, так и светские, как «западные», так и «восточные», все культурное самосознание человека сформировалось в силу необходимости дистанцироваться от своего прошлого, от своего предка, но, с другой - реально достигнутое дистанцирование надежно обеспечено лишь одним: наивной верой в то, что «мы» по определению, с «самого начала» являемся «их» (реальных предков) противоположностью.

Но так как эти отвратительные животные - наши прямые предки, то

убийство себе подобных есть не отклонение, а подлинная чловеческая природа, отличающая нас от всех остальных животных! (У последних - это все-таки исключение, а не правило).

Анализ имеющихся данных об экологических нишах, в которых на разных этапах приходилось “бороться за существование” предку человека, об эволюции его головного мозга, о беспрецедентно тесных отношениях с огромным числом других животных приводит Поршнева к двоякому выводу: Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории… С. 404 - 405.

-- у человеческого предка были все анатомические и физиологические предпосылки для освоения интердикции;

-- без освоения подобных инструментов человеческий предок был обречен на вымирание.

Переход со ступени на ступень происходил, конечно, не без естественного отбора из многочисленных мутаций, масштаб и разнообразие которых были спровоцированы кризисом, а значит и не без множества неустойчивых переходных форм. И только у одной из мутаций - неоантропа - третья ступень (суггестия) этим отбором была надежно и навсегда закреплена.

Учитывая сказанное выше об особенностях отношений неоантропов с палеоантропами в эпоху дивергенции, понятно решительное опровержение Поршневым распространенного предрассудка о едва ли не «буржуазном» поведении первобытного человека: «Согласно этому ходячему представлению, хозяйственная психология всякого человека может быть сведена к постулату стремления к максимально возможному присвоению. Нижним пределом отчуждения (благ или труда), психологически в этом случае приемлемым, является отчуждение за равноценную компенсацию… Действительно, поведение, обратно указанному постулату, при капитализме не может быть ни чем иным, как привеском. Но даже при феодализме, как видно из источников, хозяйственная психология содержала гораздо больше этого обратного начала: значительное число средневековых юридических и законодательных актов запрещает или ограничивает безвозмездное дарение, подношение, пожертвование недвижимого и движимого имущества. Чем дальше в глубь веков и тысячелетий, тем выпуклее этот импульс». Там же. Фактически Поршнев намечает контуры науки о первобытной экономике. Однако в силу того, что сохранившиеся в наше время следы первобытной экономической культуры относятся скорее к культуре как таковой, данная тема отнесена к разделу «культурология».

Глава 3. Общество, культура, религия в исторических построениях Б. Ф. Поршнева

На основании этого же положения о развитии человечества из «кормовой базы» и противостояния «предкам», Б. Ф. Поршнев развивает и свои социологические теории. В рамках этой концепции «ядром» или «элементарной клеточкой» социально-психологических процессов определяется оппозиция «мы - они». Зарождение этой оппозиции восходит ко времени распространения в среде неоантропов практики использования тех специфических механизмов воздействия друг на друга, которые перед этим сложились в их отношениях с палеоантропами. Осознание себя в качестве общности («мы») формируется, по Поршневу, в процессе негативного взаимодействия с «ними», т. е. - с палеоантропами. Такое отталкивание, будучи перенесенным внутрь самих неоантропов и порождает множество оппозиций «мы - они», каждая из которых основана на исходном взаимном «подозрении», что «они» не вполне люди. Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. М., 1978.

В процессе человеческой истории развитие этого исходной оппозиции приводит к формированию гигантской сети, отчасти взаимопересекающихся, отчасти поглощающих друг друга различных общностей («мы»), каждая из которых осознает себя в качестве таковой, противопоставляя себя некоему «они». Поршнев Б.Ф. Мыслима ли история одной страны… С. 314 - 315.

Также и исследования Поршнева, затрагивающие культуру, касаются, главным образом, ее происхождения, нейрофизиологических, зоологических, а также социально-психологических предпосылок ее различных проявлений.

Хотя большинство сравнительно-исторических исследований по этике и эстетике занимается почти исключительно представлениями о «хорошем» и «красивом», с точки зрения Поршнева, напротив, наиболее интересными были бы исследования именно того, что в разные эпохи у разных народов считалось «плохим» и «некрасивым».

С другой стороны, это исследование самого физиологического и психологического механизма осуществления запрета - запрета делать что-либо «плохое». Поршнев анализирует наиболее древние запреты, выделяя три их важнейшие группы.

К первой группе он относит запреты убивать себе подобного, т.е. ограничение сформированной в ходе дивергенции фундаментальной биологической особенности человека: «По-видимому, древнейшим оформлением этого запрета явилось запрещение съедать человека, умершего не той или иной естественной смертью, а убитого человеческой рукой. Труп человека, убитого человеком, неприкасаем». Поршнев Б. Ф. Проблемы возникновения человеческого общества и человеческой культуры // Вестник истории мировой культуры. 1958. № 2. С. 40.

Ко второй группе запретов Поршнев относит «запреты брать и трогать те или иные предметы, производить с ними те или иные действия. Эта группа запретов особенно тесно связана с формированием общественного отношения собственности». Там же. С. 42.

Наконец, к третьей группе запретов Поршнев относит половые запреты, в частности, наиболее древние из них - запрет полового общения матерей и сыновей, затем братьев и сестер. Подводя итоги своему анализу образа жизни древнейших людей, Поршнев пишет: «На заре становления общества… эти запреты означали преимущественные права пришельцев-мужчин. Но сложившийся таким образом конфликт между ними и младшими, выросшими на месте мужчинами, разрешился в форме возникновения, во-первых, обособлением младших в особую общественную группу, отделенную от старших сложным барьером, во-вторых, экзогамии - одного из важнейших институтов становящегося человеческого общества». Там же.

Взгляды ученого на историю религиозных верований, происхождение представлений о «хороших» и «плохих» божествах также существенно отличается от общепринятых взглядов - как религиозных, так и светских.

Для Поршнева человеческая культура зарождается в эпоху дивергенции. В ряде специальных исследований он убедительно показал, что образы божеств, протобожеств, различных разновидностей «нечистой силы» являются отражением именно палеоантропа, с которым на протяжении длительного времени приходилось взаимодействовать человеку, а также отражением конкретных особенностей самого этого взаимодействия. И чем более древними являются эти образы, тем большие в них буквальных физических черт и особенностей поведения реального, «живого» палеоантропа. Поршнев Б.Ф. Книга о морали и религии угнетенных классов Римской империи // Вестник древней истории. М., 1963. № 1 (63); Поршнев Б. Ф. Поиски обобщений в области истории религии // Вопросы истории. М., 1965. № 7.

В функционировании института церкви Б. Ф. Поршнев также ищет материальные предпосылки. По его мнении., сущность христианского вероучения как комплекса идей, выполняющих функцию защиты экономического базиса феодализма, можно свести, пишет Поршнев, «к двум основным идеям, направляющим поведение людей: во-первых, к учению о том, что они должны делать (о добродетели), во-вторых, о том, чего они не должны делать (о грехе)». Там же. Главная христианская добродетель, при всем многообразии отдельных предписаний религии, в конечном счете сводится к одному пункту: «живи для бога»2, т.е. живи не для себя.

Поршнев рассматривает эту добродетель в качестве мощного инструмента, тормозящего экономическое сопротивление крестьянина: «Ясно, что это учение, будучи воспринято, должно было служить колоссальной помехой на пути укрепления крестьянского хозяйства и стремления крестьян к повышению уровня своей жизни. Более того, оно прямо требовало: “отдавай”,- а далее уже нетрудно было показать, что раз отдавать в конечном счете надо богу, то естественнее всего отдавать тем, кто представляет бога на земле - церкви и властям (ибо нет власти не от Бога)” Там же. Однако главной проблемой для надстройки было открытое сопротивление. Поэтому, хотя принцип “жизни не для себя” и выдвигался христианством на передний план, главным было все же учение о грехе: “Задача религии была не столько в том, чтобы уговорить крестьянина отдавать свой труд и плоды своего труда земельному собственнику и повседневно отказывать себе в удовлетворении насущных потребностей, сколько в том, чтобы уговаривать его не сопротивляться: ведь само существование феодальной эксплуатации необходимо заставляло крестьянина отстаивать свое хозяйство, укреплять его, в этом смысле “жить для себя” и сопротивляться». Там же.

И здесь все сводится, в конечном счете, к одному пункту - к греху неповиновения. Поршнев подчеркивает, что учение о грехе было могучим орудием борьбы не только с восстаниями, но и с низшими формами открытого крестьянского сопротивления - частичным сопротивлением, уходами. Учение о грехе не только обезоруживало крестьянство, но и вооружало его противников: «Поскольку восстание есть стихия сатаны - здесь не должно быть места пощаде; не только право, но долг христианина - разить мятежников мечом». Там же.

Подводя итоги анализу ключевых идей, которые религия внушала трудящимся, Поршнев сопоставляет роль церкви и государства: «Сущностью религии было, как видим, то же, что было и сущностью государства - подавление угрозы восстаний угрозой наказаний… Но между ними была и глубокая разница. Государство располагало действительной огромной силой для осуществления своих угроз. Авторитет лишь подкреплял эту материальную силу. Напротив, церковь располагала неизмеримо меньшими материальными возможностями и в основном действовала идейным внушением. Почему же ей верили?». Там же. Здесь ученый вновь обращается к анализу социально-психологической природы убеждения (проповеди) как формы контрконтрсуггестии - то есть, в общем-то, к тому механизму, которым палеоантропы первоначально принуждали к повиновению свою «кормовую базу».

Заключение

Исследования Бориса Федоровича Поршнева затрагивали едва ли не все направления общественных наук, а также некоторые смежные направления наук естественных. Исследования во всех этих областях рассматривались Поршневым в качестве тесно связанных друг с другом аспектов становления единой синтетической науки - «об общественном человеке или человеческом обществе». Универсализм Поршнева совершенно беспрецедентен для науки XX в. по своим масштабам и одновременно предполагает опору на самые точные эмпирические факты в соответствии с самыми строгими научными критериями, сформированными в этом веке.

Однако к судьбе ученого вполне применима цитата - высказывание одного биографа о судьбе известного экономиста Й. Шумпетера: «У него было много учеников, но не было последователей». Вите О. Т. Указ. соч. У Поршнева было и есть много учеников и даже сторонников его взглядов в отдельных областях знаний. Но последователей в специальности «наука об общественном человеке или человеческом обществе» не существует, ибо такой специальности с поршневской парадигмой не сложилось.

«Со всем этим гигантским наследием нужно что-то делать, - говорит О. Т. Вите. - Правда, пока смельчак не нашелся». Там же.

Приложение

Список источников и литературы

Источники

Поршнев Б.Ф. Борьба за троглодитов // Простор. 1968. №№ 4-7. № 7. С. 125

Поршнев Б. Ф. История Средних веков и указание товарища Сталина об основной черте феодализма // Известия АН СССР. Серия Истории и философии. М., 1949. Т. VI. № 6. С. 535 - 536.

Поршнев Б. Ф. К вопросу об основном экономическом законе феодализма // Вопросы истории. М., 1953. № 6.

Поршнев Б.Ф. Книга о морали и религии угнетенных классов Римской империи // Вестник древней истории. М., 1963. № 1 (63).

Поршнев Б. Ф. Ледовое побоище и всемирная история // Истфак МГУ. Доклады и сообщения. М., 1947. Вып. 5.

Поршнев Б. Ф. Мыслима ли история одной страны? // Историческая наука и некоторые проблемы современности. Статьи и обсуждения. М., 1969.

Поршнев Б. Ф. Народные восстания во Франции перед Фрондой (1623--1648). М., 1948.

Поршнев Б. Ф. Очерк политической экономии феодализма. М., 1956.

Поршнев Б. Ф. Поиски обобщений в области истории религии // Вопросы истории. М., 1965. № 7.

Поршнев Б. Ф. Проблемы возникновения человеческого общества и человеческой культуры // Вестник истории мировой культуры. 1958. № 2. С. 40.

Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М., 1966.

Поршнев Б. Ф. Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства. М., 1976.

Поршнев Б.Ф. Феодализм и народные массы. М., 1964.

Поршнев Б. Ф. Франция, Английская революция и европейская политика в середине XVII в. М., 1970.

Литература

Вите О. Т. Б. Ф. Поршнев: опыт создания синтетической науки об общественном человеке и человеческом обществе // Полития. 1998. №3.

Момджян Н. и Токарев С. А. Предисловие // Поршнева Б. Ф. О начале человеческой истории. Проблемы палеопсихологии. М., 1974. С. 2 - 11.

Примечания

Страницы: 1, 2, 3